Гений

Он укусил противника тогда, потому что терпеть не мог поражений. Он укусил Сократа теперь, чтобы не дать ему себя задушить — рука Сократа уже пробиралась к его горлу. Сократ заревел. Рот Алкивиада наполнился его горячей, соленой кровью. Алкивиад ударил Сократа локтем в живот, но это не помогло — живот Сократа, казалось, был сделан из того же мрамора, что и Парфенон.

Тут с криками подбежали приспешники Алкивиада. Они начали бить Сократа дубинками. Проблема состояла в том, что почти столько же ударов доставалось и Алкивиаду. И вдруг Сократ застонал и перестал сопротивляться. Алкивиад высвободился и увидел рукоятку ножа, торчавшего из спины его противника. Без сомнения, острие ножа достало до сердца.

В глазах Сократа, смотревших на Алкивиада, все еще теплился рассудок. Он попытался что-то сказать, но вместо слов изо рта его полилась кровь. Поднятая им рука снова упала. Дворик заполнился вонью — кишечник мертвеца опорожнился.

— Ф–фух! — сказал Алкивиад, только сейчас начавший чувствовать боль и заметивший свои синяки. — Да он со мной почти справился.

— Кто бы мог подумать, что старый болтун может так драться? — заметил один из его приспешников с удивлением и уважением в голосе.

— Это уж точно, болтун он был изрядный. — Наклонившись, Алкивиад закрыл уставившиеся вдаль глаза. Нежно, подобно влюбленному, он поцеловал Сократа в щечку и в кончик широкого носа. — Да, он был болтуном. Но что он был за человек, клянусь богами!

*  *  *

Алкивиад и царь Спарты Агис стояли бок о бок на помосте для ораторов на Пниксе — холме к западу от агоры, на котором собиралось афинское Собрание. Поскольку Алкивиад взял власть в Афинах в свои руки, настоящим Собранием назвать это было нельзя. Но Пникс, равно как и театр Дионисия, по–прежнему был удобным местом для того, чтобы собрать туда граждан, дабы они могли послушать Алкивиада — и Агиса.

Здесь собрались не только сновавшие туда–сюда и болтавшие афиняне — один из углов Пникса занимали несколько сотен спартанцев, пришедших вместе с Агисом из Пелопоннеса. Они выделялись не только своими красными плащами и выбритыми верхними губами — они также стояли на своих местах без единого движения или звука. По сравнению с оживленным местным людом они казались статуями.

Спартанцы были не единственными эллинами, пришедшими сюда из других полисов. Делегацию в Афины прислали Фивы. То же сделал Коринф. Так же поступили фессалийцы из городов на севере собственно Эллады. Не обошлось и без полудиких македонцев. Их посланники глазели во все стороны, особенно назад в направлении Акрополя. Кивнув в их сторону, Алкивиад негромко сказал Агису:

— В их отсталой стране ничего подобного нет.

— У нас тоже ничего подобного нет, — сказал Агис. — Сомневаюсь, к добру ли вся эта роскошь.

— Нас она не испортила, и твердости нам не убавила, — ответил Алкивиад. «Как ты и сам уже убедился». Он не сказал этих слов вслух, но они все равно словно повисли в воздухе.

— Да, — лаконично сказал Агис.

Вслух же Алквиад сказал следующее:

— Мы потратили достаточно времени — слишком много времени — воюя друг с другом. Если Афины и Спарта придут к согласию, если за нами последует остальная Эллада, и даже Македония…

— Да, — снова сказал Агис. На этот раз он добавил: — Вот почему я пришел. Это дело достойное, и одной Спарте не под силу. Как и Афинам.

«Хочешь уязвить меня в ответ?» — подумал Алкивиад. Впрочем, не то чтобы Агис был неправ. Алкивиад дал знак глашатаю, стоящему на помосте вместе с ним и спартанцем. Глашатай подошел к краю помоста и обратился к собравшимся громовым голосом:

— Народ Эллады, слушай слова Алкивиада, вождя Афин, и Агиса, царя Спарты.

Слово «вождь» звучало куда лучше, чем слово «тиран», пусть эти два слова и означали одно и то же. Алкивиад сделал шаг вперед. Он любил обращенный на него взгляд тысяч глаз, тогда как Агису это явно доставляло неудобство. Конечно же, Агис был царем из-за своей родословной. Алкивиаду же пришлось внимание народа зарабатывать. Ему пришлось, и он это сделал.

И вот сейчас он сказал:

— Народ Эллады, ты видишь перед собой афинянина и спартанца, и никто из нас двоих не спорит с другим за то, чтобы заставить всю Элладу поступать так, как угодно именно ему.

«Конечно, мы не спорим," — подумал он. — «Я уже победил.» Мысленно он поинтересовался, хорошо ли это понимает Агис. Впрочем, этим вопросам придется подождать до другого раза. Он продолжил:

— Слишком долго эллины воевали с другими эллинами. И пока мы воевали между собой, пока мы тратили наши собственные богатства и проливали нашу собственную кровь, кто получал от этого выгоду? Кто улыбался? Кто смеялся, клянусь богами?

Некоторые из собравшихся — самые умные, самые расторопные — явно начали соображать, что он имел в виду. Остальные просто стояли, ожидая от него пояснений. «Сократ бы сразу понял.» Ноготь оставил на лбу Алкивиада розовую царапину. «Сократ сказал бы, что я указываю афинянам новое направление, чтобы отвлечь их внимание от себя. И он был бы прав. Но сейчас он мертв, и мало кто по нему скучает. Он раздражал не только меня.»