Гений

– Возрождение чего? – спрашивали журналисты.

– Русского духа, – отвечал он.

– В чем он заключается? – спрашивали журналисты.

– В преобладании духовного над материальным, – отвечал он.

– Почему к победе духа вы стремитесь материальными средствами, то есть оружием? – спрашивали журналисты.

– Вы посланцы сатаны и пятая колонна, – отвечал Стиркин. – Неужели вы не знаете, что бесы без боя не сдаются?

Артем рос необычным мальчиком. Он был как разведчик в этом постороннем мире и даже придумал себе игру, будто ему дали задание освоиться здесь, так себя вести, чтобы никто не догадался, кто он и зачем послан. И это удавалось: стал своим до неразличимости. Нормально учился, нормально общался с одноклассниками и дворовыми приятелями, ничем не выдавая себя, а вечером, в постели, закрывшись с головой, передавал по воображаемой рации сведения воображаемым руководителям на странном языке – известном, впрочем, многим нам, кто в детстве, а некоторые и во взрослом состоянии, вели подобные разговоры. Что-то примерно в таком духе:

– Джучамба газа тарагат! Абына тубрин, мубрин, бинамета акан! Бинмин щицы черер, мерер! Повторяю. Емпен, кампен, венпен! Чикадык дикти, викти, шикти! Как поняли, прием!

И слушал в ответ азбуку Морзе, получая очередное задание.

Задания были разные. Например, уличить отличника Камышина в том, что он вовсе не умный, а просто задалбливает, как дятел, параграфы учебника. Артем слушал Камышина и смотрел в учебник. Точно, один в один. Или: представить доказательство того, что директор Леонид Петрович Олешич, жестко преследующий старшеклассников за курение, сам в своем кабинете курит. Косвенных улик – запах от костюма, желтизна указательного и среднего пальцев, покашливание в конце урока – этого было недостаточно, требовалось проникнуть в кабинет и добыть неопровержимые данные. А это было непросто: там всегда секретарша, рядом дверь в кабинет завуча, все время толкутся учителя и ученики, но Артем все же улучил момент, когда был дежурным, школа была пуста, а дверь в кабинет Олешича оказалась не заперта. С бьющимся сердцем он проскользнул туда, увидел на столе большую хрустальную пепельницу, полную окурков, схватил горсть, завернул в тетрадный лист, припасенный заранее, вынес и спрятал, сунул в подвальное окошко своего дома, чтобы потом с курьером передать кому следует.

Артем ежевечерне отчитывался о проделанной работе, но только своим, в школе стукачом никогда не был, учителям не ябедничал, причем не из опасения раскрыть свою миссию, а потому что презирал стукачей и ябед. Они ведь всегда имеют какую-то свою выгоду, Артем же за свою работу ничего не получал, кроме регулярных благодарностей, да еще ему выдали два ордена, которые он сам смастерил из фольги и бутылочного стекла, скрепив их клеем БФ.

Конечно, это была игра, затянувшееся детство, но игра потом преобразилась в профессию, в жизненный стиль. Дополнительный толчок Артем получил тоже в детстве, когда к отцу приехал друг, майор дядя Толя. Это было зимой. Артем, войдя в квартиру, услышал громкий голос и учуял новый запах – незнакомый, волнующий. Запах исходил от шинели дяди Толи, еще влажной от снега, с мельчайшими, как роса, капельками на ворсе сукна, от его сапог, стоявших в прихожей, черных снаружи, желтоватых внутри – запах настоящей кожи, настоящего мужского пота, при этом не столько личный запах дяди Толи, а дух мощного единства, которое он представлял, дух армии и службы, терпкий и приятный.

Артем поступил в военное училище и успешно его закончил. Стал служить. Ему нравилось, что в армии имеется четкая естественная субординация, соответствующая званиям и занимаемым должностям. Но вскоре он понял, что не все так просто, есть еще субординация неписаная и неуставная (в хорошем смысле слова), когда какой-нибудь капитан, приехавший из округа с некой никому неизвестной целью, был явно указующим и наставляющим по отношению ко всему командному составу, независимо от званий и должностей, и сам командир части, строгий и не скупой на слово полковник-служака, стоял перед ним неподвижно, как рядовой в строю, багровел лицом, но ничего не возражал капитану, который что-то ему снисходительно втолковывал.

В то время проводился негласный набор добровольцев в одну из так называемых горячих точек, которых много было на постсоветском пространстве, и Стиркин записался одним из первых. Показал себя как прекрасный, умелый, инициативный воин, хороший организатор, его назначили командиром спецподразделения. Так и пошло: командировки, бои, секретные операции, постоянная перемена мест дислокации. Стиркин не был тщеславен, он не хотел выбиться в высокое командование – уже потому, что генералы руководят штабами и соединениями, а не живыми конкретными людьми, Артему же всегда нравилось быть командиром и товарищем именно живых, настоящих людей.