Гений

А между тем его отношения с Анджелой продолжали оставаться прежними, несмотря на все растущую уверенность Юджина, что это в какой-то мере вредит его здоровью. Но воздержаться было нелегко, и каждая новая попытка давалась все труднее и труднее. Он то и дело решал, что надо взять себя в руки, но это было лишь зароком пьяницы, который ищет для себя оправдания в постоянных обещаниях исправиться.

Теперь, когда Юджин был на виду как художник и его имя приобрело некоторую известность среди живописцев, критиков и писателей, нет-нет да и проявлявших интерес к его работе, ему необходимо было приложить все старания, чтобы доказать публике, что его талант полностью сохранил свою силу. Когда выяснилось, что его ждет долгая полоса вынужденного безделья, Юджин был рад, что ему удалось еще до болезни почти закончить свои парижские этюды. К тому времени, как им овладела та странная нервная слабость, которая, по-видимому, являлась предвестницей настоящей болезни, он уже успел окончательно отделать двадцать два холста, и Анджела умолила его больше не прикасаться к ним. Огромным напряжением воли и без всякой уверенности в себе он довел до конца еще пять. Мосье Шарль время от времени заходил взглянуть на его полотна и очень лестно отзывался о них. Он далеко не был убежден, что они будут иметь такой же успех, как американские этюды, так как Париж был достаточно разработан в иллюстрациях и жанровых картинах. В новых вещах Юджина не было той свежести, какая отличала его виды Нью-Йорка, и выбор сюжетов был не так оригинален. Тем не менее мосье Шарль искренне говорил, что он в восторге от этюдов. Если они не подойдут для Нью-Йорка, можно будет впоследствии выставить их в Париже. Он выражал Юджину соболезнование по поводу его болезни и настойчиво уговаривал беречь себя.

Юджину пришло в голову, что он родился под несчастливой звездой. Наслушавшись рассказов об астрологии и хиромантии, увлекаемый любопытством и безотчетным страхом, он однажды обратился к астрологу, и тот за небольшую мзду сообщил ему, что его ждет громкая слава не то в искусстве, не то в литературе, но что сейчас он входит в неблагоприятную полосу, которая продлится несколько лет. Услышав это, Юджин даже изменился в лице. Старый, словно замшелый джентльмен качал головой над своими астрологическими фолиантами. У него была белая грива, придававшая ему весьма почтенный вид, и совершенно белая борода, но жилет его носил следы пролитого кофе и был обсыпан табачным пеплом, а воротничок и манжеты казались серыми от грязи.

– Звезды предвещают вам большие огорчения в возрасте от двадцати восьми до тридцати лет. После этого наступит длительный период благополучия. Приблизительно на тридцать восьмом или тридцать девятом году жизни вас снова ждут испытания, правда, не столь значительные, и вы с ними справитесь… по крайней мере похоже на то. Гороскоп показывает, что у вас чрезмерно чувствительная натура и сильно развитое воображение и что вы принимаете все близко к сердцу. Кроме того, у вас, видимо, больные почки. Не злоупотребляйте лекарствами; судя по гороскопу, у вас к ним склонность, но они вам впрок не пойдут. Вы будете женаты дважды, но детей я не вижу.

Он долго еще бубнил что-то себе под нос, и Юджин вышел от него сильно расстроенный. Итак, даже звезды предвещают ему продолжительный период упадка, и в недалеком будущем его снова ждут неудачи. Правда, астролог говорил о периоде благополучия в возрасте между тридцатью двумя и тридцатью восемью годами. Что ж, и это утешительно. Кто же та вторая женщина, на которой ему предстоит жениться? А как же Анджела – умрет? В этот декабрьский день он долго бродил по улицам и все думал, думал.