Гении и злодейство. Новое мнение о нашей литературе

И как было тягаться с этим хотя бы незамысловатым и конфузным воспоминанием Ольги Ивинской (несколько смягченным в выпущенной в России версии, но ведь была задолго до того и полная, «тамиздатская»)! Пастернак представал в них не столько автором гениальной лирики, сколько простаком, эгоистичным и едва ли не трусоватым: выдирал из собственных сборников посвящения арестованной возлюбленной; сочинив «Свечу», тут же обсуждал с «Ларой»[38] возможности пристроить ее в «Новый мир»... Он был не чета страждущему герою Булгакову и героическому мученику Мандельштаму. И даже если все сказанное всеми тремя про всех троих было чистой правдой, правда первых вдов работала на создание и упрочение мифа, а правда Ивинской (точно так же, как и правда Эммы Герштейн в ее воспоминаниях о Мандельштаме, опять-таки в их парижской, «тамиздатской» версии, или Натальи Роскиной в мемуарах о Заболоцком) – на его развенчание. Что и доказывает, что писателю в России следует умереть рано, жить долго, а главное – жениться с умом» (В. Топоров).

* * *

Ну а дальше в сложившуюся схему стали втискивать и остальных. Того же самого Бориса Пастернака или Исаака Бабеля. Получились «жития» героических борцов с «советским деспотизмом», которые, несмотря ни на какие невзгоды, продолжали говорить народу правду... Альтернативой советского мифа о литературе стал антисоветский.

Доходит до идиотизма. Так, недавно в одной статье я прочел, что Бабель в «Конармии», оказывается, разоблачил зверей-большевиков. То-то бывшие конармейцы, сами вдоволь порубавшие и белых, и махновцев, и поляков, помнили его тексты чуть ли не наизусть.

Любят у нас в России превращать людей в гранитные памятники.

А может, не стоит? И помнить этих людей какими они были?

Часть третья ВСЕ ОГНИ – ОГОНЬ

Новый поворот

Поступь императора

В военные и послевоенные годы окончательно завершился начавшийся еще в тридцатых годах идеологический поворот. Собственно, все произошло по обычной схеме. Победившую революцию сменяет империя. Во Франции якобинцев с гильотиной сменил Наполеон с его идеей объединенной Европы во главе с Францией. То же самое случилось и в СССР. Из форпоста мировой революции страна превратилась в империю. Вернее, Россия, пережив смуту, вернулась на свой обычный путь развития. Пусть с иными лозунгами и знаменами, да какая разница-то? Дело-то было привычное – отбиваться от лютого врага. И вот тут-то, в момент самого отчаянного напряжения, Сталин вспомнил великих предков – Александра Невского, Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Суворова и Кутузова. В 1943 году в армии были введены погоны, которые до этого в сознании советских людей ассоциировались исключительно с белогвардейцами. Красные командиры стали офицерами.

Вопреки распространенному мнению, это было вызвано отнюдь не военными трудностями. Процесс шел уже давно. Почитайте довоенные стихи Константина Симонова. В них то же самое – гордость за свою страну, какой бы она ни была. К примеру, пронзительное стихотворение «Поручик» – о попытке англичан во время Крымской войны захватить Петропавловск-Камчатский. К поручику прибыл парламентер с требованием капитуляции.

Что защищать? Заржавленные пушки?
Две улицы, то в лужах, то в пыли,
Косые гарнизонные избушки,
Клочок не нужной никому земли?

Но все-таки ведь что-то есть такое,
Что жаль отдать британцу с корабля?
Он горсточку земли растер рукою:
Забытая, но все-таки земля.

Дырявые, обветренные флаги
Над крышами шумят среди ветвей...
– Нет, я не подпишу твоей бумаги,
Так и скажи Виктории своей!

Заметим, что Камчатку уж никак нельзя назвать исконно русской территорией. Но симоновский поручик героически защищал границы империи. Как и герои Киплинга.

В годы войны стала постепенно возрождаться и Церковь. В 1941 году по радио выступил патриарх, призвавший к борьбе против захватчиков. Его выступление потрясло даже законченных атеистов. Сталин демонстрировал – вот она, Россия. Какая-никакая, а другой все равно нет.