Гений кривомыслия. Рене Декарт и французская словесность Великого Века

…Человек этот – подражатель Ванини в том, что, делая вид, будто посредством своих неопровержимых доказательств выступает против атеистов, он тайком впрыскивает яд атеизма в тех, кто, по недостатку разумения, не способны повсюду распознать змея, что скрывается в траве. Многие теологи-рационалисты, полагая, что смогут обойтись без Писания, учат таким образом Атеизму, тщась его распознать и опровергнуть […] Действительно, посмотрите, что вытворяют самые изощренные атеисты: они выдвигают тот или иной аргумент против атеистов, полагая его непогрешимым, последний, однако, едва понятый единицами, на деле доказывает, что в действительности нет никакого аргумента, который бы доказывал самым определенным и неопровержимым образом существование божественной власти233.

Очевидно, что если логическая аргументация ревнивого теолога гораздо более искусна, нежели грубые выпады Теофиля против Бальзака, то по уничижительному пафосу оба пасквиля ничем не уступают друг другу: важно вместе с тем, что полемисты выступают с критикой не столько самих якобы богохульных сочинений, сколько их авторов. Более того, Воеций, которому в этом отношении нельзя отказать в определенной проницательности, делает упор именно на искусстве кривомыслия философа, который, якобы выступая против атеистов, на деле распространяет свою либертинскую доктрину.

Полемика Декарта и Воеция неоднократно рассматривалась историками философии234, здесь нам важно было подчеркнуть те линии притяжения или тяготения, где Декарт сходился со своим любимым поэтом.

Что касается Бальзака, то вопрос о его отношении к либертинству требует отдельного рассмотрения.

6.2. «Письма» Бальзака – галантная безделушка или либертинская провокация?

Главное отличие Бальзака от Теофиля заключалось в том, что если последний всегда благоволил страсти, то первый всегда был движим волей к власти. Действительно, с ранней молодости будущий писатель находился на авансцене политической жизни Франции начала XVII столетия: самим блистательным эпизодом, положившим многообещающее начало его светской карьеры, по праву считается участие в достославном походе по освобождению Марии Медичи из тюрьмы в Блуа в 1619 году, когда опальная королева была препровождена в Ангулем в замок семьи Бальзак, где она прожила несколько месяцев и где, по всей видимости, молодой Бальзак смог сблизиться с герцогом Арманом Жаном дю Плесси, будущим кардиналом Ришелье, доверенным лицом которого он стал в скором времени. Некоторые биографы полагают, что путешествие в Рим, которое Бальзак предпринял в 1621 году, задержавшись в итальянской столице на полтора года, было организовано не без участия самой королевы-матери, которая поручила молодому шевалье сопровождать аббата де Ла Кошер, посланного в Ватикан с ходатайством о присвоении Ришелье, епископу Люсона, кардинальского звания. Таким образом, совершенно очевидно, что Теофиль перегибал палку, утверждая, что Бальзак только похваляется связями с сильными мира сего: будущий писатель был, по меньшей мере какое-то время, на главных ролях в политической сценографии эпохи. Другое дело, что он не хотел удовлетворяться ролью придворного поэта, рассыпающегося в угоду высоким покровителям горстями мадригалов, сонетов, стансов и элегий. Бальзак метил выше, все время мысля себя «первым министром» изящной словесности, согласно чуть гиперболизированному выражению признанного знатока французской литературы XVII века А. Адама235. Однако политическим грезам писателя не суждено было сбыться: отчаявшись сохранить заветное место при Ришелье, который все больше входил во вкус абсолютной власти, Бальзак удалился в свой замок в далекой от столицы провинции Шарант, время от времени выбираясь в Париж, чтобы принять участие в заседаниях Французской академии или просто повидаться с друзьями.