Гений пустого места

Кажется, она искренне удивилась, что куда-то нужно идти, и план соблазнения вот-вот рухнет, а она только начала оживать, словно ледяная корка, покрывавшая ее внутри и снаружи, стала подтаивать.

– Митя?

Хохлов знал ее квартиру как свои пять пальцев и знал, что в большой комнате – иногда она смешно называла ее гостиной – стоит брудастый короткий диван, который нужно раскладывать в несколько приемов, а в маленькой – сибаритская, немыслимой роскоши кровать, со столбиками и горой кружевных подушек.

Когда Арина купила себе эту кровать, Хохлов – ума палата – заподозрил было неладное, что-то шевельнулось у него в голове, какая-то мысль пробежала вроде той, что у обыкновенной, серенькой, затурканной переводчицы не может быть кровати, при одном взгляде на которую с нормальным мужчиной делается нечто вроде короткого содрогания во всех мышцах. С момента водружения кровати Хохлов предпочитал в спальню лишний раз не заходить, от греха подальше, и сейчас решил, что не пойдет ни за что!..

Не пойдет, и все тут!.. Она, может, намеревается продолжать в том же духе еще несколько часов, а ему для полного перегрева только еще кровати не хватает! И так обороты двигателя взлетели до максимума, того и гляди заглохнет, а он не может так перед ней опозориться!

Кое-как, волоча ее за руку – она все лезла его целовать, – Хохлов дошел до дивана и пристроился там, и это изменение положения оказалось еще хуже, потому что старая подруга Родионовна немедленно взобралась к нему на колени.

Она взобралась к нему на колени – боже праведный, помоги мне, я же ни в чем не виноват! – обхватила его с двух сторон длинными джинсовыми ногами, запустила руки в волосы, прижалась грудью, животом, всем телом и опять стала целовать.

Все, мрачно решил Хохлов. Все пропало.

Она целовала его в лицо, и за ухом, где становилось щекотно и тепло, и в шею, и он жался от нее, чуть не уворачивался, и дышал все глубже, и решил, что должен быстро вспомнить формулировку эффекта Джоуля – Томсона и его газодинамическую составляющую.

Даже формулировку не вспомнил, не то что составляющую!..

Как, бишь, ее, эту составляющую?..

Потом он забыл про Джоуля вместе с Томсоном.

– Почему?.. – спросил он, когда Арина дала ему возможность вздохнуть, – почему вчера ты не… не хотела меня?

– Что?..

– Ты ничего не хотела. Ты была как… снеговик.

– Я снеговик? – удивилась Арина Родина.

Щеки у нее горели, и губы горели тоже, волосы разлетелись, и кожа светилась ровным розовым светом, как будто внутри у нее зажглась лампочка. Хохлов подцепил пальцем майку и заглянул в вырез, чтобы увидеть лампочку, и не увидел.

Зато он увидел грудь в незатейливых кружевных кудрях давешнего лифчика, из-за которого она почему-то сильно нервничала. Словно влекомый непреодолимой силой, Хохлов медленно опустил руку в вырез, миновал кружевные кудри и потрогал ее грудь так, будто никогда ничего подобного не трогал.

Так, словно не было предыдущей ночи, после которой они сели в машину, как чужие.

Так, как будто не было ничего на свете важнее.

Арина замерла. Хохлов изо всех сил старался не шевелиться. Он знал, что стоит ему шевельнуться, и начнется необратимая цепная реакция, которая непременно приведет к неконтролируемым последствиям.

А разве он может поступить так со старым другом?..

Не может. Не может. Не мо…

– Я давно хотел у тебя спросить. – Он чуть-чуть шевельнулся. Сидеть было невыносимо. Руку держать там, где он ее держал, было невыносимо.

– А? – Она тоже старалась не шевелиться, и щеки у нее все разгорались и разгорались.

– Какого цвета у тебя глаза?

– А?!

– Глаза, – выдавил Хохлов. – У тебя же были совсем другие глаза. Когда-то, помнишь? Ну… не такие. Другие.

– А?!!

– Глаза, – настаивал Хохлов. – Я все смотрю, смотрю, они у тебя какие-то странные.

– Глаза?! – Она помотала головой. – Хохлов, тебя на самом деле интересуют мои глаза?! Вот именно сейчас?!

– Интересуют. И именно сейчас.

Она перестала Хохлова обнимать, вытащила его руку из выреза, проворно слезла с коленей – он морщился, когда она лезла, – и куда-то ушла.

Ничего такого он не ожидал. Он получил необходимую передышку, и был ей не рад. Его испугала пустота, которая вдруг образовалась вокруг него, как только Арины не стало. Пустота была такая… осязаемая и такая неожиданная, что он вдруг подумал, что дело зашло слишком далеко.

Любовь всегда представлялась ему в виде сосуществования двух разнополых человеческих индивидуумов в одном, отдельно взятом и не слишком большом пространстве. Есть люди, с которыми ты можешь сосуществовать, и тебя не раздражает чавканье, с которым твоя вторая половина ест салат оливье, ее колготки на трубе в ванной, волосы в раковине и окурки в блюдечке. Половину, в свою очередь, не раздражает ноутбук в кровати, носки под диваном и забытые третьего дня в микроволновой печи сморщенные, засохшие сосиски. И если все это для остроты сдобрено некоторым количеством здорового секса, который не противен обоим, – вот тебе и любовь.

Чудесная, надо сказать, вещь!..