Гений пустого места

— Тогда говори, что делать, Митя! Думай быстрей и говори!..

— Делать, делать… — пробормотал Хохлов, — что нам делать… Значит, так. Ты на машине?

— Ну конечно.

— Значит, берешь машину и дуешь в гастроном за виски, колбасой и батоном. Потом заезжаешь за мной, и мы едем к вам.

— Зачем?

— Осматривать место преступления, — буркнул Хохлов. — Или там менты дозорных оставили?

Ольга покачала головой:

— Нет там никаких дозорных. Только ленточки висят. А как Димона увозили, весь двор видел. У нас же маленький двор, ты знаешь. Все вышли смотреть, как его в машину сажают. Все по правилам, головой вперед. — Она опять улыбнулась, и опять Хохлов подумал: лучше бы рыдала и рвала на себе волосы. — Это так страшно, Митя. Если бы ты знал, как это страшно!..

Мысль, пришедшая ему в голову, тоже была страшной, и он не мог оставаться с ней наедине. Он должен был спросить и не знал, как это сделать. И все-таки должен!..

Хохлов сбоку посмотрел на Ольгу, помолчал, вздохнул глубоко и спросил:

— Оль, а Димон не мог… ты прости меня, конечно, но Кузя кого хочешь может до исступления довести… а Пилюгина он всю жизнь доводил… Димон… не мог его двинуть так, что…

Он говорил все медленнее, потому что Ольга повернулась и теперь смотрела ему прямо в лицо. У нее были страшные глаза, должно быть, оттого, что зрачки сильно расширились, как у слепой.

Хохлов сбился и замолчал.

— А мне наплевать, Митя, — сказала она наконец. — Мог или не мог, какая мне разница!.. Я должна его спасти, и я его спасу.

— Черт тебя побери, Ольга.

— Тебя побери, Хохлов.

Таких страстей конец бывает страшен, вдруг подумал он, и ему стало весело.

Это было нелогично, неправильно, неуместно, но веселье — какое-то залихватское, ухарское, разухабистое этакое — накатило, хоть гопака пляши!..

Вот, значит, оно как! Вот так, значит, бывает! Ей все равно. Она должна спасти своего мужа от тюрьмы, и она его спасет.

До сегодняшнего дня, до их нынешнего сидения на диване, Хохлов думал, что так бывает только в кино и никогда не бывает в жизни. Ошибся.

Ольга поднялась с дивана, взяла чашку, в которую они курили, и пристально посмотрела внутрь, как будто собиралась гадать на кофейной гуще или, вернее, на сигаретных бычках.

— Мить, — спросила она дрогнувшим голосом, — а мы придумаем, как его спасти?

— В случае чего наймем адвоката Пери Мейсона, — буркнул Хохлов. — Давай, Пилюгина, дуй за водкой, и поедем уже.

— Ты же сказал — за виски.

— Ну, дуй за виски. И заезжай за мной, а я пока позвоню.

Позвонить ему не удалось. Через пять минут после Ольгиного ухода явилась Галчонок. Она была в оскорблении чувств «после вчерашнего», то есть после того, как любимый уехал, хлопнув дверью, и дома не ночевал, а Хохлов об этом позабыл. Об оскорблении чувств, то есть.

Она вошла, посмотрела на Хохлова и отвернулась, когда он привычно сунулся, чтобы ее поцеловать.

— У нас беда, — сказал Хохлов, хлопая себя руками по бокам, как наседка крыльями. Он всегда таким образом пытался определить, где у него кошелек. — Кузю вчера вечером убили. А Димона в каталажку упекли.

Про пропавшие сто тысяч он не успел сказать, потому что Галчонок потянула носом и осведомилась, кто курил в квартире.

— Ольга курила, — Хохлов нашел кошелек, но денег в нем было маловато. Придется заезжать на заправку, где есть банкомат. — И я тоже…

— Ты же знаешь, у меня аллергия! Я не разрешаю курить в квартире!

— Ну, я поехал, — сообщил Хохлов. — Ольга сейчас меня заберет. Ты не жди, я, наверное, поздно.

Галчонок показалась в дверях гостиной. Чашку с окурками она держала двумя пальцами на отлете, вид у нее был брезгливый.

— А ты ничего не хочешь мне сказать, Митя?

Хохлов ничего не хотел сказать и честно об этом заявил.

В дурацкую мужскую логику никак не укладывалось, что после сообщения о том, что убили Кузю, он, Хохлов, должен встать перед ней на одно колено и галантно попросить у нее извинения за свое вчерашнее недостойное поведение. Он уж и забыл даже, в чем его недостойное поведение заключалось!

Глаза у Галчонка немедленно налились слезами.

— И это я слышу после всего того, что было… вчера?!

Хохлов вдруг пришел в раздражение:

— Галя, я уезжаю к Ольге Пилюгиной, потому что Димона забрали в милицию, а Кузю убили. Ты меня слышишь?.. И что такое было вчера?!

— Ты забыл?! — вскрикнула Галчонок, и губы у нее затряслись.

— У-у-у, — протянул Хохлов. — Пошло-поехало!

— Митя, как ты можешь так говорить?! Тебе что, совершенно неважно, что будет со мной?! Что будет с нами?!

— А что такое может быть с нами?! Или тебя тоже собираются забрать в милицию по обвинению в убийстве?!

— Митя, ты говоришь что-то несусветное! Мы вчера поссорились. Ты уехал. Ты ни разу за ночь мне не позвонил. А я даже прилечь не могла, все ходила и ходила! Мне мама под утро «Скорую» вызывала!

— Галь, — сказал Хохлов. — Ну что ты несешь?! У тебя что, инфаркт вчера случился? Мама «Скорую» ей вызывала! Ты здоровая молодая лошадь, зачем тебе «Скорая»?!

— Я?! Я лошадь?!