Гении разведки

Ну почему его надо было скрывать под чужим именем, когда все знали подлинную фамилию британца? И, предполагаю, что с согласия кураторов из КГБ, Фрейзер пишет в характерном, исключительно бюрократически сухом стиле заявление на имя заместителя директора ИМЭМО: «Прошу впредь числить под фамилией Маклейн (точнее Маклэйн. — Н. Д.) Дональд Дональдович».

Много добрых дел совершил в своей жизни академик Евгений Максимович Примаков. Занесем на его счет еще одно. В качестве замдиректора ИМЭМО он накладывает 19 июня 1971 года краткую резолюцию на заявление: «Ст. научного сотрудника Фрейзера Марка Петровича впредь числить под фамилией Маклэйн Дональд Дональдович».

Маклейну удалось то, чего так и не сумел добиться выдающийся советский разведчик-нелегал Вильям Генрихович Фишер, до последнего дня своего не избавившийся от прилипшего к нему имени друга Рудольфа Ивановича Абеля, которое он взял при аресте в США в 1957 году.

В Москве Абель — Фишер был полностью «закрыт» от всех западных спецслужб. А вот английская контрразведка знала о Маклейне почти все, в том числе и где он в Москве проживает.

В 1964-м мать Дона умерла в Великобритании. И в день похорон полдюжины сотрудников СИС ждали появления Маклейна на кладбище Пенн. Неужели люди из контрразведки могли предположить, что «Гомер» пойдет на такой риск?

А вот на похоронах Гая Берджесса в московском крематории 19 августа 1963 года Маклейн появился. Без него зрелище было бы еще более грустным. Провожать Гая пришли офицеры из советских спецслужб, несколько сексуальных партнеров, включая гитариста-певца-водопроводчика — и все. Вскоре урну с прахом переправили в Англию. Такова была воля Берджесса. Его измученная алкоголем печень не выдержала. И тут, по аналогии с гамлетовским изречением «Бедный Йорик», напрашивается столь же трагическое: «Бедный Гай…»

Нельзя сказать, будто Маклейн приветствовал каждый серьезный политический шаг советского правительства. Оставаясь верным коммунистической идеологии, был убежден, как и Филби, что ввод советских войск в Афганистан ни к чему хорошему не приведет. Его раздражало, когда диссидентов помещали в психиатрические лечебницы, а литераторов преследовали за публикации в иностранных журналах. Обратился с личным письмом к Юрию Владимировичу Андропову с просьбой не преследовать братьев Жореса и Роя Медведевых, убеждая председателя КГБ не числить их в диссидентах. Потом еще не раз писал письма Андропову, протестуя против высылки Солженицына, лишения советского гражданства друзей писателя.

Но и к кухонному кругу недовольных Маклейна было не причислить. Верил в коммунистическую идею, борясь за нее методами, которые считал нужными. Порой отказывался писать статьи, оправдывавшие некоторые политические шаги СССР. Переворачивая ситуацию на свой лад, «отбивался» тем, что не хочет «участвовать в антисоветской пропаганде».

И работал, не щадя себя, даже тогда, когда врачи обнаружили у него смертельное заболевание. Маклейна лечили лучшие врачи. «Гомер» держался.

Однако все годы после приезда в СССР жены Мелинды с тремя детьми Дональд Маклейн мучился с одной тяжелейшей проблемой. Было семье в Москве как-то неуютно. Казалось, что только любимый сын — Дон-младший разделяет его взгляды и хорошо вписался в нашу — и Дональда Дональдовича — жизнь.

Была ли Мелинда декабристкой?

В этой части главы о «Гомере» мне бы хотелось отступить от традиционной формы повествования о судьбах наших друзей-перебежчиков. Они знали, на что шли. И неважно, стали причиной деньги или убеждения, это был их личный, обдуманный выбор. Берджесс, пусть и умерев своей смертью, закончил в так и оставшейся для него чужой стране плохо. Филби спасла русская любовь по имени Руфина. Напомню, что Джордж Блейк, с которым довелось в разные годы общаться, шутя, говорил о себе: «Иномарка приспособилась к русским дорогам». Личное знакомство с ним позволяет думать, что он лучше всех остальных вошел в нашу непростую жизнь. Знаю и еще об одном идейном бойце, много для СССР сделавшем. Он покинул этот мир по собственной воле, своим предсмертным желанием облаченный на похоронах в форму майора Комитета госбезопасности. Еще один друг ушел из жизни, упав с крыльца дачного дома.

Вообще «приживание» — тема отдельной книги.

Хочу и затрону совсем иное. Что остается женщинам — женам наших друзей? Знают ли они там, на родине, чем занимаются их любимые и какой державе теперь служат? Как живут с этим — не с мужем, а с чувством вечной опасности? Не будем трогать детей таких пар с их тревожным будущим. Понимают ли супруги разведчиков, агентов, шпионов огромную вероятность того, что рано ли, поздно ли им, возможно-вероятно, придется навещать мужа в тюрьме либо вместе с ним осваиваться в другом, совершенно незнакомом государстве?