Гений (СИ)

Он вроде бы собрался, и знал что спрашивать, но начать говорить оказалось сложно, они прошли молча до выхода из здания академии, потом до края студгородка, а говорить он так и не начал. Они пока ещё шли по центру города, постепенно темнело, загорались фонари, хорошо одетые дамы выходили из роскошных карет, их встречали слуги и провожали до крыльца, открывали для них двери, заходили следом в роскошь и блеск. Когда-то он смотрел на такие дома сквозь витражные стёкла дверей, думая, что по ту сторону какой-то совершенно другой мир, прекрасный мир, в котором всё каждый день бывает только хорошо, и что даже слугой туда попасть будет счастьем. Теперь он знал, что это не так, и что по ту сторону роскошных дверей тоже море проблем, других, но не менее серьёзных. Там тоже болели, ругались с роднёй, боялись остаться без денег, страдали от социальной неустроенности и даже голодали, по другим причинам, но всё равно, голод есть голод. Когда он учился в Королевской Академии, у него половина группы состояла из мажоров, которые деньги не считали вообще, и понятия не имели, что такое пройти два квартала без слуг, и там были девушки, изнурявшие себя диетами до обмороков, он лично считал это полным бредом, но большинство богатых парней это одобряло.

Хорошие районы кончились внезапно, как это всегда бывало в Оденсе — со стороны широкой улицы дома выглядели ухоженно и свежо, но стоило свернуть в переулок между этими домами, как тот же самый дом начинал выглядеть обшарпанным и старым. Со стороны внутреннего двора никто не подновлял краску на фасаде, и она облезала слоями, из скопившейся на бортиках пыли прорастали мелкие побеги и мох, кое-где по решёткам балконов взбирался дикий виноград, сейчас уже жёлто-красный от осени, в нём шуршали птицы. Он подумал, что давно уже не видел птиц, видимо, потому, что давно не выбирался за пределы центральных кварталов, где не водилось ничего живого, кроме людей и крыс.

Переулок упёрся в набережную узкого канала, Барт осмотрелся — он помнил этот канал совсем другим, без гранита и лавочек с клумбами, сейчас здесь было красиво. По ту сторону канала дома тоже выглядели новыми и красивыми, окна светились почти все — не экономят, из труб поднимался дым — топят.

«Хорошо живут. Лет десять назад это был пустырь.»

Тогда центр заканчивался на набережной канала с этой стороны, а на той стороне были самодельные причалы и стояли времянки работников завода, того самого завода, который дал название всему району — «Синий камень», там делали краску. Дома на Вилке строили для постоянных работников этого завода, всяких начальников и управленцев, и когда-то они действительно там жили, некоторые квартиры сохранили следы былой роскоши, дети следующих поколений изучали их, как маленькие чудеса минувших эпох, чувствуя себя археологами на развалинах великой цивилизации.

Потом завод закрыли, начальники переехали, временные работники остались без работы и нашли себе другие занятия, часть уехала, часть осталась перебиваться мелкими подработками. Квартиры в шикарных домах частично сдавались в аренду, частично оставались в распоряжении наследников тех людей, которые когда-то работали на заводе начальниками и хорошо зарабатывали, но их потомки так не смогли, и жили бедно в дорогих квартирах, зарабатывая сдачей отдельных комнат или даже углов. Снимали там обычно приезжие студенты и прощая нищета, богатым не нравилось добираться до центра сорок минут по разбитым мостовым в окружении развалин. Сейчас мостовые были в порядке, и развалины давно разобрали, хотя дух нищеты ещё чувствовался, Барт пока не мог объяснить себе, каким образом, но ощущал эту застарелую ментальную вонь интуитивно.

Эльвина кивнула ему в сторону моста, они свернули и пошли вдоль набережной, Барт с интересом рассматривал дома, лавочки, бордюры и даже урны, раньше он такой роскоши здесь не видел. Мост тоже выглядел хорошо, Барт шёл по нему, с удовольствием глядя на кованые украшения ограды, когда Эльвина остановилась и с мрачноватым смущением сказала:

— Давай тут постоим.

Он посмотрел на неё, она остановилась у перил, поморщилась, поправляя сумку на плече, он осторожно взвесил эту сумку магией — тяжёлая, там не только книги. Сделал вид, что всё нормально, тоже остановился возле перил и стал смотреть на воду и дома, сам в это время мысленно формируя слабое заклинание левитации, прикрепил к металлическим застёжкам сумки, закачал энергии с запасом, но поставил ограничитель с плавным нарастанием до заданного значения, чтобы Эльвина не заметила, что сумка стала легче.

«Она решит, что просто постояла-отдохнула, и поэтому ей легче. Как ловко я придумал.»

Он стоял молча, довольный собой, смотрел на дома и тихонько сам себе улыбался, ему совершенно всё в его жизни необоснованно нравилось. Эльвина постояла молча, потом повернулась к нему и сказала: