Гении сыска. Этюд в биографических тонах

Не тут-то было! Ему не дали это сделать. Не известный никому джентльмен, сидевший в первом ряду, вдруг бесцеремонно ввязался в судебное следствие и засыпал обвинителя градом ироничных по форме, но очень точных вопросов. Репортёры, присутствовавшие в суде в тот день, обратили внимание на лёгкий акцент, сопровождавший его, в остальном, безупречную речь. До истории с сорочкой он молча сидел на своём месте и стенографировал весь ход процесса. Но вот после того, как стало ясно, что Сондерс пытается дезавуировать им же инспирированные показания Уоттса, Урча и Фоли, незнакомец вмешался.

Его вопросы вызвали у Сондерса смятение. Незнакомец не просто поставил в центр следствия пресловутую сорочку, но и вынудил его самого, председательствовавшего на заседании, по сути, дезавуировать собственную версию. При этом настырный незнакомец никаких утверждений себе не позволял, он только задавал вопросы, на которые Сондерс вынужден был отвечать.

Пронырливые репортёры немедленно выяснили, как звали незнакомца: Игнациус Поллаки, суперинтендант зарубежного отдела частного сыскного бюро Чарльза Фредерика Филда.

Уже на следующий день газеты писали о нём больше, чем об остальных участниках процесса. Полицейские же и судья Сондерс изо всех сил стремились с ним встретиться, чтобы выяснить — какое задание этому «таинственному мистеру Поллаки» (так назвали его газеты) дал Чарльз Филд — старейший из лондонских частных детективов, а до того — самый опытный инспектор Скотланд-Ярда (между прочим, близкий друг Джонатана Уичера, о чём газеты тоже разузнали). Поллаки уклонялся от всяких встреч — до поры до времени. Газета «Бристоль дейли пост» высказывала предположение, что поимка убийцы его не интересует вообще.

Газета же «Фрум таймс» сообщила, что её репортёру известно о встрече Поллаки с Сондерсом и что на этой встрече Сондерс поинтересовался у Поллаки, не пытается ли последний выставить почтенного судью сумасшедшим? Как писала газета, Поллаки ничего не ответил на этот прямой вопрос[111]. Можно сказать, что, в отличие от Томаса Сондерса, у Поллаки было хорошее чувство юмора.

Скорее всего, инспектор Филд послал Поллаки не для того, чтобы раскрыть преступление, а для того, чтобы не дать совершиться новому преступлению: обвинению Джонатана Уичера в продажности, а Сэмюэла Кента — в причастности к убийству собственного сына.

Поллаки с этой задачей справился. Сондерс через несколько дней вообще прекратил судебное следствие и закрыл процесс. Газеты заговорили об окровавленной сорочке и оставили в покое Джонатана Уичера.

Таким было первое появление на публике Игнациуса Пола Поллаки. Согласитесь, достаточно эффектное. Наверное, добиться снятия обвинений в продажности с тогдашнего полицейского детектива было никак не легче, чем раскрыть убийство. А возможно, и гораздо труднее — ибо коррупция продолжала пронизывать правоохранительную систему, словно перейдя по наследству от «бегунов с Боу-стрит» к детективам Скотланд-Ярда.

Я хочу обратить внимание читателей на то, что Поллаки одержал победу именно в словесном поединке с обвинителем. Он не представил суду каких-либо доказательств невиновности своего коллеги Уичера. Он не вызвал свидетелей, которые под присягой подтвердили бы нелепость подозрений Сондерса. Нет, он просто задавал вопросы. На вопросы эти безотказно били в цель — раскрывали уязвимость позиции бредфордского адвоката. Вот об этой-то беспощадной, и в то же время, достаточно формальной логике я и говорил, имея в виду метод «пильпуль».

Но что же Джонатан Уичер? В 1864 году он, уже добровольно, ушёл в отставку и занялся частным сыском. А через год после этого (и через пять лет после того скандального расследования) случилось непредвиденное (для гонителей и начальников Джонатана Уичера).

В полицейский суд Троубриджа явился преподобный Артур Дуглас Вагнер.

Он руководил брайтонским платным пансионом Святой Марии (как пишет Кейт Соммерскейл[112], самым близким аналогом женского монастыря в англиканской Британии). Встретившись с судьёй, преподобный Артур Д. Вагнер сообщил, что пришёл по просьбе одной из пансионерок — Констанс Кент, которая поселилась в пансионе вскоре после ужасных событий в доме её отца. Глава пансиона сказал: Констанс попросила его передать судье, что она готова признать свою вину в убийстве брата — четырёхлетнего Сэвилла Кента.