Гении тоже люди… Леонардо да Винчи

А однажды зимой, тебе тогда было, по-моему, около 8 лет, ты пришел с прогулки каким-то очень взволнованным и трясся от холода. Мне тогда пришлось отогревать тебя своим шерстяным пледом и горячим молоком с какао. Когда у тебя порозовели щеки, тебя потянуло на откровенность. Ты сказал, что, кажется, влюбился.

– Что такое любовь? – спросила я тебя тогда, сама не зная ответа на этот один из, наверное, сложных вопросов в жизни.

– Мама, сегодня я отдал свою курточку девочке во дворе, одела её она, а тепло было мне, – ответил ты… А я в тот момент подумала, что нам, взрослым, всегда будет чему учиться у детей, чьи души еще не успели заржаветь от реальности окружающего мира.

Потом тебе стало 12, ты стал тощим подростком, который старался увильнуть от моих прикосновений. Я начала замечать, что стала меньше тебя видеть. Я скучала по тебе, но я понимала, что ты растешь и у тебя могут появляться свои серьезные дела. Несомненно, они не менее серьезны, если не более, чем у твоих ровесников. Почему родители с таким трудом понимают, что двенадцатилетним детям нужно столько же ласки, сколько и двухлетним, не меньше и не больше, ведь жизнь слишком коротка, чтобы скрывать свою любовь?

Помнишь, я как-то провожала тебя в школу? Как жаль, что путь до нее такой короткий… Тогда я хотела поговорить с тобой о вчерашнем вечере, когда мы вместе смотрели телевизор. Идя рядом с тобой, мне хотелось взять тебя за руку, но вдруг поняла, что придется взять тебя под руку, ведь ты почти догнал меня в росте. Ну, вот мы и пришли. Как жаль, что тебе нужно идти на урок! Мне так много нужно сказать тебе. Я хотела насладиться последними мгновениями, а ты вдруг заметил двух своих друзей и вот уже машешь мне рукой на прощание., – рука Филомены изобразила движение, словно она, так сильно, нестерпимо сильно скучая по сыну, находившему сейчас перед ней, махала ему в ответ, прося у Господа сохранить его.

Я никогда не делала секрета из того, что у меня после твоего отца было много кавалеров. Кого-то из них я любила, с кем-то был просто мимолетный флирт. Всех их я разлюбила, да и вовсе забыла, очистив память от эпизодических персонажей из далекого прошлого. Но остался один – единственный мужчина, которого невозможно разлюбить никогда! И это ты, Марко!

Ты должен жить! И ты будешь жить! Слышишь?

Ты должен жить! И ты будешь жить!.. – вдруг, впав в отчаяние, стала повторять Филомена, все громче и громче. Затем, немного успокоившись, она продолжила:

Когда я в последний раз говорила тебе, Марко, что горжусь тобой? Пожалуй, уж если я не могу вспомнить, значит мне нужно хорошенько задуматься, покопаться в своей дырявой памяти. Правда, я помню, когда последний раз поднимала на тебя голос – когда торопила тебя, боясь, что ты опоздаешь в школу, а я – на работу. К сожалению, я чаще кричала на тебя, чем хвалила. И сейчас, чувствуя, что ты слышишь меня, я хочу сказать, знай – я горжусь тобой, сын. Я восхищаюсь твоим профессионализмом, мне нравится твоя независимость, и то, как ты сам о себе заботишься. Ты никогда не ныл, и, с моей точки зрения, уже поэтому ты – замечательный парень. Каждая мать мечтает о таком сыне. Каждая мать когда-нибудь стареет, и как хорошо, когда рядом находятся наши любимые дети, которые терпеливо, без лишних негативных мыслей, искренне позаботятся о нас.

Я прошу тебя, – на глазах Филомены выступили слезы, – открой глаза, Марко! Ты – мои крылья за спиной, ты – мои звезды над землей. Я только хочу, чтобы ты знал, я люблю тебя, сын…

Она остановилась в своих душераздирающих откровениях, резко привстав со своего стула от того, что, как ей показалось, веки Марко задергались.

– Мама! Это голос мамы! – электрическим импульсом пронеслось в травмированном мозге Марко, словно долгожданная реакция сына на призывы и мольбы Филомены. Но видения его были сейчас крайне далеки от этой, накрытой светло-зеленой простыней больничной койки, от этих прозрачных трубок, соединявших его с работающей аппаратурой, и даже от находившейся рядом матери, что вот уже второй день неутомимо, но пока тщетно, искала в себе последние силы в борьбе за возвращение сына к жизни.

ГЛАВА 4

– Мама! Это голос Мамы! Это она зовет меня Нардо! – маленький Леонардо открыл глаза и посмотрел по сторонам. Вокруг никого не было видно. Он присел и задумчиво положил подбородок на сложенные руки. Для своих 7 лет он был уже довольно рослым в сравнении со своими деревенскими сверстниками из Винчи. У него было светлое, покрытое румянцем, нежное лицо с умными и выразительными глазами цвета небесной лазури, пока еще маленький курносый нос, усеянный веснушками и вьющиеся, такие непослушные, золотистые волосы. Во всей его внешности была некая женственная прелесть. А еще – необъяснимая и тонкая гармония, точно характеризующая человека и отражающая его внутреннее состояние.