Гений войны Скобелев

Реформы минувшего царствования в нравственном отношении могут быть названы слишком бесповоротными. Поэтому-то так страшно слышать заявления о необходимости возвратиться к старому, былому, как учит нас отечественная история, далеко не привлекательному. Учреждения, как бы их ни видоизменять, не могут отрешиться от своих исторических корней, и я твердо верю, что всякое колебание в армии коренных нравственных оснований великих реформ императора Александра II, олицетворяемых окружною системою, может найти сочувствие лишь в тех слоях армии, которым тяжело отвыкать от прежних помещичьих привычек».

Верещагин

Среди близких друзей Скобелева был и знаменитый русский художник Василий Васильевич Верещагин. Они познакомились в Туркестане, где Верещагин собирал материалы для своих картин. Позже Скобелев и Верещагин встречались не однажды в самых разных ситуациях.

В воспоминаниях о Скобелеве художник писал, что все свои награды и отличия Михаил Дмитриевич получил не по протекции, а, что говорится, завоевал с бою грудью, личным примером, показывая солдатам, как следует воевать. Кстати, и сам Василий Верещагин также был человеком незаурядного мужества. Будучи в Средней Азии, он участвовал в обороне Самаркандской крепости, ходил в штыковые атаки, дрался врукопашную и, по воспоминаниям офицеров, очень метко стрелял. За все эти подвиги Верещагин и был удостоен ордена Святого Георгия 4-й степени.

Несмотря на дружбу, Верещагин и Скобелев часто спорили о целесообразности присоединения среднеазиатских ханств к Российской империи. Верещагин считал их слишком большой обузой для России, пожирающей колоссальные людские и материальные ресурсы. Михаил Дмитриевич, напротив, рассматривал Туркестан как плацдарм, с которого в случае военной угрозы в Европе Россия сможет угрожать главной британской колонии – Индии. Правда, позже он изменил свое мнение и согласился с Верещагиным, написав в одном из донесений начальству, что «овчинка выделки не стоит».

Безусловно, Скобелеву не давала покоя слава некоторых полководцев и, прежде всего, Наполеона и Мольтке. И это знал Верещагин. Он писал:

«Надобно сказать, что он особенно высоко ценил военный талант Наполеона I, а из современных – Мольтке, который со своей стороны, по-видимому, был неравнодушен к юному, бурному, многоталантливому собрату по оружию; по крайней мере, когда я говорил с Мольтке о Скобелеве после смерти последнего, в голосе «великого молчальника» слышалась нежная, отеческая нота, которой я не ожидал от прусского генерала-истребителя».

Скобелев очень любил меняться Георгиевскими крестами: это – род военного братства, практикуемого обыкновенно с выбором, им же – направо и налево, со всеми. Не миновал этого «церемониала» и Верещагин. Он вспоминал:

«Когда он (Скобелев. – Авт.) приехал к армии, в Румынии еще, то предложил мне поменяться крестиками, я согласился, но с тем, чтобы сделать это после первого дела, в котором оба будем участвовать. Много спустя, кажется в Плевне, мы разменялись-таки; но так как на другой же или на третий день он уже решил опять с кем-то побрататься, то я вытеребил мой крестишко назад под предлогом, что он мне дорог как подаренный Кауфманом. Всученный им мне был прескверный – казенный, а мой прекрасный, хорошей эмали, чуть ли не «из французского магазина»… (Когда генерал Кауфман был пожалован орденом Св. Георгия 2-го класса, этот крест был подарен ему покойным великим князем Николаем Николаевичем, и никто ничего не заметил неладного в кресте, очень изящно исполненном; но, когда генерал представлялся государю Александру II, его величество, зоркий на самые малейшие неправильности формы, заметил: «А ты крест, Кауфман, верно, купил во французском магазине – Егорий-то не в ту сторону скачет!»)

Скобелев по своему характеру был несдержанным человеком. По этой причине он не однажды обижал людей, в чем затем искренне раскаивался. Верещагин вспоминал:

«На второй день после шейновской битвы я застал его за письмом.

– Что это вы пишете?

– Извинительное послание: я при фронте распек бедного X., как вижу, совершенно напрасно, поэтому хочу, чтобы мое извинение было так же гласно и публично, как и выговор…

Начальник большого отряда, извиняющийся перед неважным офицером (майор Владимирского полка), да еще письменно, – это такой факт, который, конечно, не часто встретишь в какой бы то ни было армии».

В то же время Михаил Дмитриевич обычно был очень бесцеремонным человеком.

Верещагин вспоминал:

«Встречает раз Скобелев младшего брата моего на Невском проспекте.

– Верещагин, пойдем вместе стричься.

Тот очень доволен честью проделать эту операцию вместе с генералом, который ведет его к своему знакомому парикмахеру, что ни на есть фешенебельному. Около них суетятся, ухаживают, а они сидят себе рядком, шутят, смеются. При выходе М.Д. спрашивает счет, старый и новый, – оказывается 30 рублей.

– Верещагин, заплатите, пожалуйста.

Тот поморщился, но заплатил, да, конечно, только и видел свои денежки».

И еще: