Например, итальянцам было запрещено пожимать друг другу руки — это был устаревший обычай, теперь следовало использовать римский салют, с выброшенной вперед и вверх правой рукой.
Или, скажем, в итальянском со старых времен привилась форма вежливого обращения к собеседнику, при которой тот именовался в третьем лице. Нечто похожее существует в польском — приглашение к обеду может звучать примерно так:
«Не угодно ли пану с нами отобедать?»
Ну, по-итальянски слово «пан» заменяет слово «синьор», но дело это не меняет.
Так вот, эта форма обращения была воспрещена и даже изгнана из учебников грамматики, и Акиле Стараче следил, чтобы все говорили друг с другом так, как и полагается в революционном фашистском обществе.
Луиджи Барзини не скрывал от себя, что многим в Италии нравился новый строгий порядок.
Он вообще смотрел на своих соотечественников с любовью и симпатией — но их слабости тоже видел очень ясно. Скажем, отмечал у итальянцев стремление подражать тем, кого они считали могущественными, — и не всегда впопад.
В частности, он приводил случай с собственным дедом.
Тот был портным и, по всей видимости, хорошим — у него шили костюмы даже титулованные клиенты. Они, как правило, заказывали английские костюмы — Англия была синонимом всего самого лучшего.
И вот один из таких клиентов съездил в Лондон и убедился, что поперечные складки — заглаженные на брюках в придачу к обычным, идущим вдоль штанины, — там совсем не в моде.
Барзини-дед был прекрасным портным и эту деталь — поперечные складки на брюках — подметил у туристов-англичан, которых видел в Италии, но он не сообразил, что туристы брюки носят такими, какими достают их из чемоданов. Барзини-внука это очень веселило… Немудрено, что OVRA выслала его на острова.
Человек, способный посмеяться над родным дедом, способен на все.
Но все-таки надо признать, что охоту современных ему итальянцев подражать англичанам он подметил точно, а Бенито Муссолини, как-никак, был итальянцем.
И Черчиллю на его письмо он решил ответить «на английский манер».
III
Луиджи Барзини говорил, что Муссолини непрерывно играл какую-то роль, как на сцене, и даже не играл ее, а как бы пел, и сравнивать его надо не с Бисмарком или Талейраном, а уж скорее с Карузо.
Так вот в переписке с Уинстоном Черчиллем дуче решил выступить в роли милорда, — полного, ясное дело, высокого чувства чести и собственного достоинства. Письмо из Лондона он получил 16 мая 1940 года — и ответил на него уже 18 мая.
И сказал он, в частности, следующее:
«Не уходя слишком далеко в историю, я напомню вам об инициативе, предпринятой в 1935 году вашим правительством, чтобы организовать в Женеве санкции против Италии, когда она пыталась найти для себя небольшое место под африканским солнцем.
Именно честь, заставляющая следовать данному слову, привела ваше правительство к решению объявить войну Германии.
То же чувство уважения к итало-германскому договору руководит итальянской политикой».
Дуче, собственно, этим не ограничился, а попенял своему собеседнику за то, что тот не хочет видеть естественных стремлений Италии владеть ключами от своего собственного дома, и про доступ к океану — ну и так далее. И из контекста было совершенно ясно, что под «собственным домом Италии» имеется в виду все Средиземное море, а под «ключами к дому» — Суэц и Гибралтар.
В общем, иллюзий Черчиллю он не оставил — Италия вскоре вступит в войну.
К этому, конечно, следовало подготовиться, и уже 26 мая 1940 года Муссолини вызвал к себе начальника Генштаба Италии маршала Бадольо и сообщил ему, что война начнется примерно дней через десять — дуче наметил дату 5 июня и не хотел бы от нее отступать.
Маршал был ошеломлен.
Армия была не готова, состояние с припасами ничуть не улучшилось, авиация располагала горючим на шесть недель боевых действий, и начальник Генштаба не скрыл от дуче своих мыслей, которые сводились к тому, что начинать сейчас войну — самоубийство.
«Маршал — сказал ему Муссолини, — все, что нам надо, — это несколько тысяч убитых».
Он имел в виду, что настоящей войны не будет и нужна только ее имитация — те самые несколько тысяч убитых, — которые дадут Италии право участвовать в разделе добычи.
Через три дня дуче собрал начальников штабов всех видов Вооруженных сил Италии и сообщил им, что он принимает на себя полномочия главнокомандующего, а они будут его адъютантами.
В общем, нечего больше откладывать, надо начинать.
IV
Ну, к 5 июня не управились. В итоге по настоянию короля решили остановиться на 11 июня: во-первых, у него на это число приходился день рождения, во-вторых, 11-е он считал счастливым номером, в-третьих, когда король в ранней юности, как истинный принц Савойского дома, проходил учебу в кадетском училище, его личный номер был 1111.