Гений Зла Муссолини

Де Боно «нашел» убийцу, некоего Америго Думини — итальянский сенат промолчал, Церковь призвала к гражданскому миру и к «неумножению разногласий», а старый мудрый Джолитти решил голосовать вместе с правительством. Возможно, он посчитал: одно политическое убийство в пресловутый «горб Италии» еще впишется, а вот «проказа большевизма» — уже нет, не пройдет и окажется для страны смертельной.

Обстоятельства «дела Маттеотти» выяснились уже сильно позднее.

Думини, как оказалось, действительно был замешан тут по уши. Он был сыном итальянских эмигрантов и родился в США, вернулся в Италию в самом конце Великой войны и немедленно примкнул к фашистскому движению. Карьера его пошла вверх, когда выяснилось, что он хорошо управляется с ножом и пускает его в ход без малейших колебаний. В результате его продвинули из рядовых костоломов и взяли в состав тайной партийной полиции — фашисты называли ее «ceka»[56], что по-итальянски звучит как «ЧК».

Он-то и командовал отрядом, который похитил Маттеотти. Убивать его вроде бы не собирались, но как-то вот увлеклись, а скоординировать свои действия с государственной полицией ни им, ни их начальству в голову не пришло. Все это дело — с узнаваемым автомобилем, брошенным где попало телом, кучей оставленных следов — было обставлено настолько по-любительски, что просто диву даешься.

И продолжение тоже было «чисто итальянским».

Думини никого из начальства не выдал, получил срок в пять лет и через не слишком долгое время был выпущен. В тюрьме его почему-то не убили — скорее всего по непростительной небрежности.

Это обнаружилось, когда он вышел на волю и явился в канцелярию Муссолини — требовать денег.

Его опять арестовали, подержали немного в тюрьме, а потом назначили государственную пенсию в 5000 лир в год и отправили в итальянскую колонию в Сомали, от греха подальше. Там его арестовали опять — и тут он выложил на стол козырную карту. Думини представил убедительные доказательства того, что все известное ему о «деле Маттеотти», во-первых, записано на бумагу, во-вторых, эти бумаги хранятся у его нотариуса в США.

В итоге его не только отпустили, но и увеличили пенсию до 50 тысяч лир в год. А еще сделали разовый подарок, вручив 125 тысяч лир — «на обзаведение». На эти деньги он купил себе виллу в Итальянской Ливии и пообещал больше не беспокоить.

Видимо, решил, что от добра добра не ищут.

IV

Кризис улегся далеко не сразу. Муссолини снова пришлось маневрировать. Раскол наметился даже внутри фашистской партии — идеалисты никак не хотели понимать, почему грехи руководства должны ложиться на репутацию всего движения. Они хотели «чистки рядов» — и она действительно началась, вот только работала в обратную сторону.

Композитор Артуро Тосканини, который в 1919 году вступил было в ряды новой партии, к 1922-му так в ней разочаровался, что отказывался дирижировать при исполнении «Джовинеццы».

Идеалисты уходили — их сменяли другие люди.

Влияние «расов», с их частными армиями, в результате кризиса только выросло — Роберто Фариначчи совершенно открыто защищал Думини. И вообще держался того мнения, что расстрел нескольких тысяч человек очень оздоровил бы обстановку.

Ну, так далеко Муссолини не пошел, но все больше и больше склонялся на сторону боевого крыла своей партии. В августе 1924-го он призвал делегатов съезда фашистов не стесняться жестокости — она необходима, без нее ничего не достигнешь.

«Фашизм, — сказал Муссолини, — нуждается в людях, на которых можно положиться».

Эти люди его и в самом деле поддержали — но не бесплатно. В ноябре 1942 года генерал Де Боно был смещен со своего поста шефа итальянской полиции[57] — и заменен на Итало Балбо.

Шаг был опасным — Муссолини отдавал полицию в руки очень способного и очень честолюбивого человека, но делать было нечего. По-видимому, он надеялся отыграться позднее.

Дело в том, что Бенито Муссолини пришел к выводу, что само по себе наличие парламента становится ему нежелательным. Действия сквадристов по устрашению всякой возможной оппозиции шли вплоть до декабря 1924-го — и приостановили их только в Риме. Туда ожидался наплыв иностранных корреспондентов в связи с заседанием совета Лиги Наций. Муссолини, которого уже стали называть вождем — «дуче», добился того, чтобы заседание проходило в Риме.

Его сжигала жажда признания и престижа.

Анатомия диктатуры

I

30 декабря 1924 года все префекты Италии получили циркуляр из Рима, обязывающий проследить, чтобы депутаты парламента, разъехавшиеся на рождественские праздники по домам и пребывающие ныне в подотчетных префектам городах и весях, непременно вернулись в столицу. Ибо 3 января 1925 года премьер-министр намерен произнести важную речь, и необходимо присутствие всего парламента.

Вряд ли циркуляр был так уж необходим — слухи о «важной речи» уже широко разлетелись. 2 января — совершенно неофициально — было сообщено, что Муссолини ровно в 9.00 утра встретился со специалистом по Данте.