Гения убить недостаточно

Убитый горем Иов раздирает на себе одежды и остригает голову в знак печали. Но вопреки ожиданиям сатаны, оклеветанный им праведник не проклинает Яхве. Напротив, он простирается ниц в поклоне и возносит Богу хвалу, выводя при этом непререкаемую словесную формулу, описывающую способ принятия земных утрат верующим в Бога человеком:

Наг я вышел из чрева моей матери,

И наг я возвращусь туда.

Яхве дал, и Яхве взял,

Да будет имя Яхве благословенно[34].

Тем временем сатана вновь предстает перед лицом Шаддая. Бог снова говорит о праведности Иова, не впавшего в грех богохульства от ужасных невзгод, и упрекает сатану, указывая ему на невероятную выдержку Своего раба, которого не сломили беды: «Он и теперь еще тверд в непорочности своей, а ты возбуждал Меня против него, чтобы погубить его ни за что».

Бог может торжествовать победу. Он оказался прав в Своих утверждениях о богобоязненности Иова. Но точка в споре между Яхве и сатаной, которую мог бы поставить здесь отчаянный либо юродивый поэт, сотворивший Книгу Иова, не ставится. Небесный спор продолжается. И степень его жестокости по отношению к Иову безмерно возрастет.

Сатана принимается возражать Шаддаю, рассуждая в том духе, что потеря детей и имущества это еще не потеря здоровья и не телесные муки. А затем предлагает Богу, так сказать, повысить ставки. «Но простри-ка руку Твою и коснись кости его и плоти его, и наверно, проклянет Тебя в лицо Твое», – говорит сатана. Боль, недуги, нестерпимые физические страдания Иова – вот что должен поставить на кон Шаддай, чтоб разрешился спор. Как и в первый раз, Бог без лишних слов принимает вызов. «Вот (он) в руке твоей, только жизнь его сохрани», – объявляет Он сатане, который тотчас реализует дозволение Бога.

И отошел сатана от лица Яхве и поразил Иова лютою проказою от подошвы ноги по самое темя его.

Разоренный дотла, измученный нещадной болезнью, Иов сидит посреди пепелища и скребет черепком покрытое струпьями и язвами тело. «Ты все еще тверд в непорочности твоей?» – сокрушается жена Иова, видя его страдания. И тут же предлагает мужу совершить самоубийство необычным, но верным способом.

Она побуждает Иова послать проклятие Богу. Это должно вызвать немедленный гнев Яхве и немедленную же смерть, которая прекратит все муки. О посмертном воздаянии или загробной каре, о воскресении из мертвых – и это ключевой момент – в Книге Иова нет речи. Первой из ветхозаветных книг об этих явлениях заговорила Книга Даниила, созданная, по научным оценкам, во II веке до Р.Х., – Книга Иова старше ее на два века. Воплотивший историю Иова, не ладящий с Богом либо поцелованный Им поэт имел представление, как явствует из текста поэмы, лишь о рефаимах — тенеподобных обитателях Шеола – подземного царства мертвых, куда отправляются после смерти как праведники, так и грешники, включая самоубийц и богохульников, и где нет ни райского блаженства, ни адских мук, а есть только безрадостное и беспечальное, уныло будничное и безысходно-вечное существование мертвецов, подобное тому, какое описано в книге современного итальянского писателя Франко Арминио «Открытки с того света»[35].

Призывая Иова уйти из жизни посредством акта экстремального богохульства – «прокляни Бога – и умри!», – жена Иова, конечно, считает, что с Иовом уже не может произойти ничего более страшного. Шеол в каком-то смысле даже предпочтительнее, чем беспросветный земной ад, в котором очутился Иов в результате небесного спора.

Но Иов отказывается проклинать Бога. Оставаясь неколебимым в своей непорочности, он сурово корит жену: «Ты говоришь, как говорит одна из негодных (женщин). Что же, доброе мы будем принимать от Бога, а худого не будем принимать?»

И снова поэт не ставит точку в том месте, где со всей очевидностью становится ясно – Бог выиграл спор с сатаной. И притом окончательно. Ибо для нового ужесточения условий спора остается только умертвить Иова, что делает дальнейшую дискуссию о его праведности бессмысленной. Но поэту как будто всё это не важно. Ему нужно сказать нечто бо́льшее. И он продолжает поэму.

Из разных мест Аравийского полуострова к Иову являются, прослышав о его положении, три друга – Элифаз, Билдад и Цофар. Их привели в страну Уц благородные чувства. Они всегда знали Иова как кроткого и процветающего праведника, славного тучными стадами и образцовой непорочностью. Теперь им хочется «сетовать о нем и утешать его». Но увидев нищего страдальца, изуродованного до неузнаваемости лютой проказой, они повергаются в такой ужас, что не могут произнести ни слова сочувствия. Вместо этого они принимаются кричать и рыдать во весь голос, разрывают на себе одежды и, словно совершая ритуал скорби по умершему, посыпают головы пылью.

Затем они садятся рядом с Иовом на землю и в полном молчании, как если бы справляли траур по покойнику, сидят семь дней и ночей.

Первым уста открывает Иов. Он проклинает. Нет – не Бога.

Иов проклинает день, в который он родился, и ночь, в которую был зачат. К Богу у него другой разговор – не менее опасный, чем гибельное богохульство.