Геннадий Зюганов: «Правда» о вожде

Особое возмущение оратора вызвало то, что среди сегодняшних “великих” демократов — генерал КГБ Калугин, издавший на западе книгу под гордым заголовком: “Я организовал убийство Маркова”, болгарского диссидента. Досталось и бывшей партгосноменклатуре в бывших союзных республиках — Кравчуку, Шеварднадзе, Алиеву….

— Тоже и в России…

Ум, честность и партийность несовместимы.

Рыночную экономику такие люди понимают, прежде всего, как коррупцию…

— Помните стихи Александра Галича: А над гробом стали мародеры и несут почетный караул.

Так что к выступлению Максимова зал уже был разогрет почти до кипения. И все же Владимир Емельянович нашел свои слова, сказал о том, о чем до него не говорили. Если Буковский выступал как бы от имени разочарованных и обойденных в России вниманием диссидентов, то Максимов читал свою речь с болью за Россию, за ее народ.

— Растление — вот нынешняя российская реальность.

Больше всего возмущало писателя поведение тех, кто на словах причисляет себя к интеллигенции:

— Можно ли интеллигенту призывать к иностранной оккупации России? А это делает Новодворская…

— А каких, извините, слов заслуживает публицист, который пропагандирует “опыт” решения хлебного вопроса в России гитлеровскими оккупационными войсками?

— Плевать в лицо народу безнаказанно нельзя.

И наконец: “Тон тотальной лжи задает сам президент, обещавший лечь на рельсы, если поднимутся цены на хлеб. Он позорит страну, торжественно вручая Южной Корее пустой “черный ящик” сбитого в свое время пассажирского “Боинга”…”.

Повторю: я цитирую по своим блокнотам, записям, специально не заглядывая в подшивку “Правды”, где той дискуссии отведена была целая полоса. Вот с этой-то публикации и начались новые взаимоотношения между “Правдой” и Максимовым.

Здесь время сказать, как появилась сама идея дискуссионной полосы. Дело в том, что на “круглый стол” были приглашены из нашей газеты двое: я — тогда заместитель главного редактора и Борис Славин — редактор “Правды” по отделу политологии. В перерыве, когда уже прозвучали речи основных “забойщиков”, мы встретились со Славиным в коридоре: я собирался ехать в редакцию

Ну, как впечатление? — спросил я коллегу.

Круто!

— Да вряд ли кто такого ожидал. Затевали-то “круглый стол”, чтобы послушать дифирамбы. А теперь, наверно, не знают, как будут выкручиваться. Неспроста из администрации президента никто не пришел.

Вот увидите — “круглый стол” постараются замолчать.

А ты можешь добыть сегодняшнюю стенограмму?

Могу. Моя жена в аппарате оргкомитета.

Возьмем троих — Зиновьева, Максимова и — Буковского.

А Аксенова не надо?

А что у него — призыв плестись за Западом?..

Борис Славин добыл стенограмму, подготовил материал. Я взял на себя — договориться с главным редактором. Геннадий Селезнев нас поддержал, хотя некоторые члены редколлегии пытались публикацию торпедировать. Зачем, дескать, давать слово этим авторам — они же не наши.

С тяжелой руки Александра Невзорова “наши” (в его, конечно, представлении) чуть не стали серьезным политическим движением. Для меня же в этом слове дорого прежде всего значение, обретенное им в годы войны — на нашей памяти, Великой Отечественной. “Наши пришли!” — значит пришли освободители. “Наши отступают” — значит горе горькое. “Наша Победа!” — значит не моя, а общая, народная.

Но есть у этого слова и иные значения. От бытовых — “наш” значит свойский, свой, от игровых — “наша команда” — до блатных и еще — идеологических. “Не наш он человек” — одной этой фразы бывало достаточно, чтобы сломать человеку не только биографию — судьбу. “Не наш…” и не надо ничего доказывать, надо только вовремя доложить, донести, достучаться…

Однако я отвлекся.

В день публикации полосы в редакцию позвонил Владимир Максимов. Высказал недовольство: газета сократила в его выступлении как раз наиболее важные для него куски…. Но недовольство не было уничижающим, заряженным отрицательной энергией. Чувствовалось все же, что публикацию в “Правде” Максимов воспринял, это оставило след в его сознании как поступок журналистов. Ведь в то время его практически не печатали в России — в разных газетах под разными предлогами отклоняли его необыкновенные по силе обличения статьи. Он был диссидентом при старой власти, его не принял и новый режим. А писателю, публицисту нужна трибуна…

Через два года мы вместе с Володей Большаковым, собкором “Правды” в Париже, заехали за Максимовым на улицу Лористон, недалеко от Елисейских полей, и отправились в пригород Парижа — Фонтене-о-Роз к Андрею Синявскому и Марии Розановой. Была долгая, интересная встреча — наш собкор написал о ней целую полосу, которая тоже увидела свет на страницах “Правды”. Я надеюсь еще вернуться к той беседе, сейчас же вспомнил о ней потому, что Андрей Синявский на встрече говорил о потребности для писателя — донести свои мысли до читателей, используя любые, самые немыслимые возможности.

— Я печатаюсь там, где меня публикуют, — рассказывал Андрей Донатович, вспоминая, как его упрекал один из былых друзей за статьи в “не тех” изданиях.