Генофонд нации

Стоявший рядом мужичок бомжеватого вида дернул Машу за рукав дубленки:

– Слыхала, мать? Вот вы все нудите: мужики – пьяницы, а мужик взял да пожалел старуху! Высоко, блин, скользко… Уж я-то знаю – мы с корешем как-то лазили за сорочьими гнездами…

– И не стыдно вам птичьи гнезда разорять? – робко сказала хозяйка Муси. – Взрослые люди, и такое озорство.

– Чего ты гонишь, какое озорство! Бизнес называется! В сорочьих гнездах – латунь, цветные металлы, их птицы туда натаскали, сдать можно. Но сейчас я б туда и за пузырь не полез!

– А жаль – одним уродом могло стать меньше, – прокомментировал спасатель, спрыгивая на землю.

Кошка прильнула к его груди, явно не желала расставаться. Маша подумала, что на ее месте поступила бы точно так же. Дело в том, что она давно и прекрасно знала спасателя. Настолько хорошо, что от одного предвкушения его губ и рук захватило дух. Хотя, скорее, причиной был мороз и дым скверных сигарет, которыми отравлял окружающую среду ханыга, воровавший у птиц цветные металлы.

Это ж надо додуматься! Маша окончательно поняла, что она в России.

Вадим Токмаков тоже давно приметил в толпе Машу, чья оранжевая дубленка европейской выделки светилась как апельсин на снегу. Подошел и объяснил свой героический поступок:

– Привет! Как ты понимаешь, жалко мне было не бабку, а кошку. Уж если взял животное – так заботься о нем!

– Каждый из нас в ответе за тех, кого приручил, – мгновенно вспомнила Маша знаменитую фразу Сент-Экзюпери и с намеком посмотрела на Вадима своими выразительными карими глазами. В каждой тележурналистке живет нереализованная актриса. Но вздох, сопровождавший эти слова, вышел непритворным.

Однако Вадим пропустил его мимо ушей. Такой он был человек. Не человек, а оперативный сотрудник. И доброе отношение к животным определялось, скорее всего, тем, что четвероногие друзья тоже служили в его неласковой конторе: вынюхивали наркотики и взрывчатку, сторожили арестантов.

Хотя, как известно по историческим примерам, даже самые большие душегубы неравнодушны к животным.

Когда они отошли в сторонку, Вадим первым делом поинтересовался, почему с ней нет Джульбарса – крохотной белой болонки. Полгода назад она, как и Маша, предпочла безалаберной жизни с Токмаковым теплую Европу. Но, видимо, осталась в сердце спасателя кошек. Это вселяло надежду.

– С ней все нормально, – сказала Маша. – Нос холодный, аппетит хороший.

– Ну и ладно. Я рад за нее, – кивнул Вадим, отодрав от груди кошку и передавая ее пожилой женщине.

Та рассыпала благодарности, как дворник сыплет соль – горстями.

Маша тоже была готова рассыпаться на составляющие, но – от злости:

– И это все, что ты хочешь мне сказать?

– И за тебя я тоже рад. Загорела, поправилась…

Маша чуть не задохнулась от негодования: поправилась! Да только за последние пару дней в Будапеште она похудела на несколько кило! Но, вонзив свои острые коготки в нежные подушечки ладоней, взяла себя в руки. Хотя, честно признаться, с большим удовольствием вцепилась бы когтями в нарочито спокойную физиономию Вадима.

Такая у них была прежде любовь – как у кошки с собакой. А главное оружие кошки в борьбе за место у блюдечка с «ките-кэт» не когти, а ласковое мурлыканье.

– Тебе же всегда нравились «пышки», – сказала Маша примирительно, – вот я и постаралась.

– А что нравится Льву Борисовичу Кизиму? – спросил Вадим, окидывая Машу взглядом. При этом его голос был таким же, как взгляд. А взгляд прозрачных глаз Вадима – почти всегда, не только сейчас – явственно напоминал петербургский февраль своим пронизывающим до костей холодом.

Но время выпускать коготки еще не подошло.

– Ну да, да! Я виновата перед тобой. Потому и пришла, чтобы загладить свою вину. Могу прямо сейчас, хотя лучше подняться в квартиру – вокруг слишком много любопытных, – сказала Маша.

– Хочешь сказать, замучат советами?

Маша отметила, что голос Вадима потеплел на два градуса по Цельсию, что соответствовало целым 34 по шкале Фаренгейта!

– Не знаю, о чем ты сейчас подумал, но я имела в виду конфиденциальное сообщение, которое будет тебе интересно, – сказала Маша все тем же покаянным тоном, но глаз не опускала.

А в глазах ее плясали бесенята.

– Конфиденциальное? Ну так пойдем, дорогу знаешь, – грубовато сказал Вадим.

– Можно я возьму тебя под руку, тут так скользко? – промурлыкала Маша самым ласковым из своих голосов.

Вадим Токмаков выставил локоть, обтянутый черной кожей дорогой куртки. Очень дорогой, как отметила Маша, хорошо в таких вещах разбиравшаяся. Может быть, он тоже стал брать взятки, как все они?

Мужчина и женщина пошли к парадной по свежевыпавшему снегу, белому, как чистый лист бумаги. С такого же чистого листа Маша хотела бы начать свои взаимоотношения с Вадимом, но это было непросто.

И словно в подтверждение своей мысли Маша наступила на таившиеся под снегом следы жизнедеятельности четвероногих обитателей бывших казарм лейб-гвардии Измайловского полка. Поэтому романтическое свидание с бывшим возлюбленным продолжилось не при свечах. А у кухонного ведра, в котором Маша отмывала свои полусапожки, кляня всех собак на свете.