Генофонд нации

Знала бы Маша, куда приведут поиски кассеты с записью Коряпышева и проверка его информации!

– Стучать будем? – спросил Непейвода.

– Написано же, что ремонт, – возразил Токмаков.

– А как входить будем?

– Легко, – сказал Токмаков, набирая номер, – судя по сильно затертым цифрам, посетителей здесь хватало.

Замок щелкнул и открылся с первой попытки. За железной дверью бывшего авиамодельного кружка оказалось все, что было нужно операм для полного счастья. Здесь были бухгалтерские учеты по всем фирмам, промышлявшим воровством из бюджета с помощью ложного экспорта, здесь были и приборы, которые не ушли сегодня за границу с Главпочтамта, хотя документы на отправку оказались уже проштемпелеваны. Сколотые скрепками, аккуратненько лежали поверх упакованных приборов с мудреными названиями: «Измеритель кривизны земной поверхности», «Измеритель мощности блуждающих и постоянных токов», «Измеритель глубинной подвижки грунтов».

Приборы Токмаков нашел в «тещиной комнате» – маленькой кладовой, дверь которой была замаскирована ложной панелью. Другой мог ее не заметить, но только не Вадим – в этой кладовой они с другом Борей Гикаловым держали отлакированные модели, пока те не просохнут.

Тонкая ручная работа… И даже верстачок сохранился, который они использовали много лет назад. Сейчас на нем красовался кое-как спаянный из бракованных плат очередной «измеритель».

Токмаков рассматривал его, когда дверь кладовки скрипнула и в сопровождении – пока еще не под конвоем – вошел Константин Ириньевич Груздев:

– Вадим Евгеньевич, поговорим по душам? Можно сказать, почти по-родственному, а?

Смахнув со стола незаконченный прибор, Груздев водрузил вместо него принесенную под полой бутылку «Хеннесси», стаканы, бросил плитку шоколада.

Токмаков подхватил незаконченное изделие на лету:

– Со штучкой, которая стоит 70 тысяч долларов, стоит обращаться повежливее.

Михаил Ириньевич, крупный мужчина с подобающим возрасту брюшком и лысинкой, в дорогом, но мятом костюме, разлил коньяк по три четверти стакана:

– Ничего он не стоит, сами прекрасно знаете. Бракованные платы, кое-как спаянные полупьяным монтажником.

– Я-то знаю, но в офисе десятки документов, которые утверждают обратное. И под каждым – ваша подпись.

Залпом хлопнув свой стакан, Груздев-старший криво усмехнулся:

– Каждая подпись открывает дверь в казенный дом на два миллиметра… Ведь как оно со мной вышло? Некоторые из этих приборов я сам в «Физтехе» еще разрабатывал, искренне думал, что мы наладим экспорт, поднимем отечественную марку… Вот и согласился возглавить фирму. Тем более, мы занимаемся благотворительностью! Помогаем ветеранам, блокадникам…

– Из украденных у них же денег, Константин Ириньевич, – вздохнул Токмаков. – Я-то понимаю, что не вы запустили эту схему, но суду это трудно будет доказать.

Константин Ириньевич рухнул на закапанную припоем табуретку:

– Суду? Вы отправите под суд меня, отца своей невесты?! Будущего свекра?! Можно сказать, деда своего сына!

Токмаков сказал, и сказал с неподдельной грустью:

– Боюсь, до этого еще очень далеко. А ваши проблемы начинаются сразу за порогом. Эти посылочки – гарантированная 199-я, причем часть вторая.

– Что значит – «вторая»?

– До семи лет, – коротко ответил Токмаков. – У вас нет государственных наград?

– Нет.

– Плохо, ни под какую амнистию, значит, не попадете. Но, как вы понимаете, я не хочу, чтобы вы протирали шконку. Давайте вместе подумаем, что здесь можно сделать.

– Сначала выпьем…

– В виде исключения. Как с вероятным свекром.

– Или будущим зэком.

– Если вы будете со мной откровенны, то…

Заглянувший в кладовку Непейвода увидел идиллическую картину. Токмаков, обняв за плечи главного подозреваемого в совершении тяжкого преступления, утирал ему пот и сопли своим платком не первой свежести.

Но при этом все же выкроил минуту, чтобы показать Виктору из-за спины кулак.

Непейвода ретировался с тайной надеждой, что к концу их разговора в бутылке что-нибудь да останется. Забегая вперед, надо сказать, что надежды оказались беспочвенными.

Вскоре Груздев и Токмаков сменили кладовку на кабинет генерального директора. Токмаков вышел оттуда через несколько минут со своим потертым кожаным портфелем, который стал толще еще на одну папку с документами. Но со стороны этого не было заметно.

На пороге грустный Константин Ириньевич задержал его вопросом:

– Маше-то что передать?

«Что благодаря ей информация подполковника Коряпышева успешно реализована, и его дух теперь успокоился», – подумал Токмаков, но вслух сказал другое:

– Учитывая, что вы ей все расскажете… Я просто буду ждать звонка.

Но тут опять вклинился внутренний голос, не позволявший Токмакову смотреть на мир сквозь розовые очки: «Учитывая, какую „бомбу“ ты уносишь в портфеле, этот звонок не прозвенит никогда!»

Однако тут за окнами офиса пошел снег, скрывая под непрочным покровом грязь, колдобины на дорогах и прочие изъяны сущего мира. Погода была не весенняя, а просто новогодняя, и в омытой коньяком душе Токмакова – хорошо легло на старые дрожжи – расправила крылышки, смешно затрепыхала ими надежда на лучшее.