Генофонд нации

Вперед шагнула Заболоцкая. Теперь каменным выглядело не только лицо, но и вся певица словно бы превратилась в гранитный монумент самой себе. И эта статуя отчеканила:

– Среди наших знакомых нет, и быть не может лиц нетрадиционной ориентации!

– Не понял…

– «Голубых»! – безжалостно уточнила певица, брезгливо поджав губки.

Токмаков огляделся по сторонам. Бар Дома журналистов жил своей жизнью. Люди творческих профессий расслаблялись за рюмкой водки, бокалом пива. Но вот лиц нетрадиционной ориентации поблизости не наблюдалось, и Токмаков внезапно понял, что это его имела в виду Заболоцкая!

Он протянул руку и выудил из-за ее спины Дим Димыча:

– Давай-ка отойдем в сторонку. А теперь выкладывай, что это за фокусы. Быстрее колись, половой гангстер, не то оприходую прямо здесь! Ведь я же теперь «голубой»!

Под неусыпным контролем колоратурного сопрано Дим Димыч начал свой печальный рассказ. Виной всему был гнусный Педулаев. Точнее, его оператор, снимавший сюжет в гей-клубе «Голубые джунгли», где Токмаков пребывал по служебной необходимости с целью приобретения конфиденциального источника. Несмотря на убедительную просьбу Токмакова, не подкрепленную, к сожалению, конфискацией кассеты, оператор вставил кадры с его физиономией в документальный фильм «Бескорыстная мужская любовь».

Для монтажа педулаевцы арендовали оборудование студии «Независимых телекоммуникаций», в Питере цены на порядок ниже московских. По закону подлости в монтажку заглянул Лева Кизим, узнал Токмакова, и тут же закупил бессмертное творение на корню. Первыми зрителями оказались Маша и Сулева…

– И вы решили, что я пидор?! – Вадим тряхнул Сулеву так, что тот едва не выпустил бутылку со своим любимым напитком.

– Нет, ты пойми, старик, что мы еще могли подумать? – все еще с недоверием говорил Дим Димыч. – Ведь ты сидел в этом гадюшнике в обнимку с натуральными педрилами! И рожа, извини, была довольная!

– А какой еще бывает рожа после бутылки рома? – сказал Токмаков, записывая еще один должок – свой, личный, за «голубого» – на счет ФСО.

– Кубинского или ямайского? – деловито уточнил Сулева.

– Ямайского.

– Тогда без вопросов, – мечтательно облизнулся Дим Димыч.

– Ну, а Маша? Ведь Маша-то меня знает…

– Не поверишь, она плакала настоящими слезами! А тут еще Левка сказал, что бисексуалы и есть самые первые распространители СПИДа…

При этих словах Заболоцкая выдвинула свой внушительный бюст на передовые позиции, оттесняя Токмакова:

– Вот именно! И, пожалуйста, больше не преследуйте Дмитрия Никодимовича своими противоестественными домогательствами!

– Да кто его преследует?

– Вы со своим подозрительным приятелем! Иначе, спрашивается, почему вы оказались здесь?!

– Почему? – переспросил Токмаков, едва не брякнув, что и сегодня в этот бар, и неделей раньше в гей-клуб его привели, в частности, поиски кассеты дражайшего Дим Димыча.

С нее все началось, и конца этой истории пока не видно, как не понятно, куда пропала и сама кассета. Только прежде чем рассказать продолжение этой истории, ему следовало получить с гражданки Заболоцкой расписку о неразглашении совершенно секретных сведений, потому что именно так грифуется все, связанное с оперативно-розыскной деятельностью.

– Впрочем, – неожиданно подобрела Заболоцкая, – я могу понять мелкие шалости… В артистическом мире, знаете ли, это почти норма.

– Ладно, хватит, – перебил Токмаков. – Как там ваши коллеги ограбленные? Что милиция говорит?

– Что она может сказать? Порекомендовали возвращаться домой и там ждать…

– …у моря погоды, – закончил Сулева.

– В Саратове нет моря. В Саратове есть Волга, а это лучше любого моря! – показала себя патриоткой родного города Заболоцкая.

– А еще в Саратове оперные антрепризы существовали еще с 1875 года… – проявил осведомленность Токмаков.

– Откуда вы знаете? – с подозрением посмотрела на него Заболоцкая.

– Вы сами об сказали пять минут назад, – оправдался Токмаков, еще раз отметив занятные гримасы судьбы. Всего неделю назад его мало волновал этот поволжский город, знаменитый пивом и самолетами, и еще, оказывается, оперными певицами.

Сейчас там, в этом городе, вдруг сошлось все – разгадка тайны банковских операций ФСО, ключ к бандитскому налету на автобус с артистами Саратовского оперного театра, хороший шанс расквитаться за подполковника Коряпышева. И хотя говорят, что месть не приносит дивидендов, в данном конкретном случае она должна была их принести – 10 миллионов долларов в тощий российский бюджет.

Сулева дернул Токмакова за рукав:

– Не грусти, старик. Все еще не так плохо. Завтра мы с Машей улетаем в Берлин. Все забудется, перемелется. Время лечит.

– Воспользуюсь случаем и я, чтобы проститься, – церемонно сказала Заболоцкая. – Я тоже завтра улетаю. Пока в Саратов.

В ответ Токмаков церемонно наклонил голову, сказав: «Я тоже лечу в Саратов».

Но сказал он это про себя.

– Ну и где пиво? – встретил Токмакова вопросом Непейвода, когда Вадим вернулся за столик.

– Пиво будем пить в Саратове, – ответил Токмаков и заодно проверил эрудицию коллеги контрольным вопросом: – Ты знаешь, что такое оперные антрепризы?

– Сдурел?!