Геносказка

— Не знаю, — признался Гензель, все еще держа зеленое яблоко на ладони. Сперва казавшееся невесомым, оно делалось все тяжелее с каждой секундой.

— Потому что он был человеком. А человек — это единственное существо на свете, которое способно вести себя нелогично. Не так, как подсказывает разум, а так, как ему заблагорассудилось. В этом и заключается свобода человеческой воли, которой ни один геномастер не нащупает в хромосомах. Возможность поступать вопреки логике. Бессмысленно. Наперекор всему. Вы даже не представляете, какой это великий и сложный дар.

Гензель бросил короткий взгляд на Гретель: «Молчи!» Гретель скривилась, но смолчала, и Гензель ей был за это благодарен. Если Гретель промолчит достаточно долго, возможно, у них и в самом деле есть шанс выйти живыми из королевского дворца.

— Мы должны передать яблоко принцессе? — уточнил Гензель. — Это особенный дар? Она поймет?..

— Принцесса Бланко терпеть не могла символизма, — улыбнулся Тревиранус. — Она готова была заснуть всякий раз, когда я пытался рассказать ей о сути нашего герба. Нет, дело в другом. Пусть она съест яблоко. Или хотя бы откусит от него кусок.

— Геномагия? — спросила Гретель требовательно.

Сделав короткий шаг, она взяла из рук Гензеля яблоко и внимательно его осмотрела. Хладнокровно и пристально, точно была большим анализирующим прибором, изучающим образец. Но Гензель был уверен, что ничего примечательного сестра в этом крошечном яблоке не найдет. Для некоторых вещей требуется нечто большее, чем зоркие глаза.

— Геномагия, — кивнул король. — Вы сможете сделать пробу?

— Только поверхностную. У меня с собой лишь полевой набор. Для полноценного разбора на хромосомы требуется лаборатория.

— Тогда вам придется поверить королю на слово. — Улыбка Тревирануса была такой же кислой, как само яблоко. — Я не настолько сошел с ума от горя, чтобы пичкать свою единственную дочь неизвестными и потенциально опасными генозельями. Но яблоко это и в самом деле особенное. Когда-то геномастера изготовили для меня несколько сотен таких. Магия, заключенная в нем, ориентирована на генетический материал принцессы Бланко. И как только она откусит хотя бы малейший кусочек…

— Лишится чувств? — предположила Гретель, пряча яблоко в перекинутую через плечо сумку. Не почтительнее, чем если бы это было обычным яблоком, купленным у Русалочьих ворот. — Что ж, так нам будет легче ее транспортировать.

Король покачал головой.

— Она ощутит ностальгию. Краткий минутный приступ ностальгии по прежним временам. Просто возбуждение определенных участков мозга, только и всего.

— Зачем это, ваше величество? — не понял Гензель.

Гретель, вероятно, поняла. По крайней мере, она промолчала.

— Я опасаюсь того, что бегство из дома и прожитые вдали от него годы могли ожесточить ее. Если она бежала от страха, этот страх может быть все еще властен над ней. Ей будет тяжело вернуться, если дом видится ей кошмаром из детства. Ностальгия — сладкий, но безвредный яд, судари. Попробовав яблоко, она вспомнит своего старика-отца и, быть может, осознает, что разбила ему сердце своим бегством. Я лишь хочу, чтобы она почувствовала и поняла.

— Мы найдем принцессу, — Гензель почтительно поклонился, — и передадим ей яблоко. Даю слово, ваше величество.

Тревиранус удовлетворенно кивнул. Выглядел он еще более усталым, чем в начале аудиенции. Сейчас он едва ли смог бы встать с трона без посторонней помощи.

— Надеюсь, так и будет. Ступайте. Переверните мое королевство вверх дном, но найдите принцессу. И верните домой. Все. Вы свободны, судари квартероны.

Король прикрыл глаза. Видимо, это было знаком конца аудиенции. Но все равно прошло несколько секунд, прежде чем Гензель решился сойти с места.

4

После атмосферы Малого зала для аудиенций даже душный и тяжелый воздух дворцовых покоев показался Гензелю сытным и сладким. Отряд херувимов, от невинных розовощеких лиц которых Гензеля передергивало, ждал их на прежнем месте, вероятно, чтобы конвоировать к выходу из дворца. Впрочем, сейчас их присутствие уже не заботило его так, как часом раньше.

Гретель молчала, глядя себе под ноги. Гензель не сомневался, что она будет молчать всю дорогу. Геноведьмы никогда не мучаются отсутствием общения и способны молчать бесконечно долго, находясь в своем внутреннем мире, который от присутствия человека отгорожен непроницаемыми стенами. В этом мире не было надоедливых людишек с их смешными и мелочными страстями, не было суеты и нелогичности. Именно поэтому Гретель проводила в этом мире большую часть своей жизни, выныривая лишь тогда, когда ей требовалось сообщить нечто по-настоящему важное. Иногда Гензелю казалось, что в какой-то момент Гретель просто забудет вынырнуть. Так и останется где-то там, в невидимом, пропитанном геномагией измерении, не имеющем связи с физическим миром. Как его собственная акула. Когда-нибудь она просто исчезнет. Останется лишь оболочка с широко открытыми прозрачными глазами, в которых не больше мысли, чем в чисто вымытых окнах пустого дома.