Геносказка

Но Гензель ощутил под сердцем мимолетный холодок, едва представив себе свидание с такими красотками. Они тоже были лишь внутренней обстановкой дворца, искусственно порожденными генетическими куклами, в которых человеческого не больше, чем в гипертрофированных младенцах-херувимах.

— О Человечество… — вздохнул Гензель, надеясь, что их конвоиры не слишком разбирают обычную речь. — Этот дворец все больше напоминает мне какой-то генетический паноптикум. Даже на прошлой ярмарке я не видел такого сборища чудовищ!

— Аристократический шик, — невозмутимо отозвалась Гретель, на которую, кажется, не произвел особого впечатления ни королевский дворец, ни его причудливые обитатели. — Ничего удивительного. У тебя, как и у всякого квартерона, просто отсутствуют гены хорошего вкуса.

Гензель нахмурился. Иногда колкие замечания Гретель могли выглядеть удивительно по-человечески.

— Они… слишком извращены геномагией, — пробормотал он, машинально понижая голос, так чтобы не услышали вооруженные херувимы, молча шагающие за ними. — Мне казалось, человек, свободный от генетической порчи, не станет окружать себя подобными… существами.

— Почему?

И вновь бесхитростный вопрос геноведьмы выбил его из колеи. Гретель превосходно владела подобным умением — смущать самыми простыми вопросами.

— Он — человек. — Даже произнося эту очевидную вещь, Гензель с опаской покосился на дворцовые своды. — Хранитель благословенного и неизменного человеческого генокода.

Может, прозвучало излишне благоговейно, но тут уж Гензель ничего не мог с собой поделать. При одной мысли о том, что он сейчас дышит тем же воздухом, что дышит его величество, по телу пробегала дрожь. Ну а то, что им придется увидеть его величество вживую, заставляло его спотыкаться, точно шел он не по толстым коврам, а по скрипучим ступеням ведущей на эшафот лестницы.

— Церковные догматы, — с безразличным лицом сказала Гретель. — Помнится, они утверждают, что все особы королевской крови чисты, как наши стародавние предки. Полностью идентичные человеческому образцу хромосомы. Ни единого искажения на протяжении многих веков. Ноль целых ноль десятых генетических дефектов. Священный сосуд человеческой сущности — кажется, так?..

Несмотря на отсутствие всякой интонации в ее словах, прозвучало это насмешливо. Как и многое из того, что произносила Гретель. Гензель был убежден, что это всего лишь иллюзия — Гретель была бесстрастна, как лабораторный прибор, и ее внешний вид являлся полным отображением внутреннего. И уж тем более она была практически незнакома с традициями человеческого юмора.

— Ты не веришь? — напряженно спросил Гензель, ощущая, как в груди от этого святотатства нарастает пульсирующий болезненный жар. — Сомневаешься в божественной человеческой природе его величества?

Возможно, подумалось ему, Гретель даже не поняла, что сказала. С геноведьмами такое часто случается. Человеческое общество для них — чужеродная среда, полнящаяся в высшей степени нелепыми, непонятными и примитивными существами. И геноведьмы редко тратят силы на то, чтобы научиться вести себя сообразно социальным правилам. Они попросту не видят в этом никакого смысла, как он сам не видел бы смысла в хаотичных движениях муравьев.

— Я привыкла доверять только тому, в чем можно убедиться. Один из основных принципов геномагии. И в случае с его величеством он явно не поможет. Генетические карты всех монархов засекречены, и доступ к ним имеют разве что придворные геномаги. А если я приближусь к венценосной особе с набором для взятия генетической пробы, меня ждет дыба, разве не так? Согласись, в такой ситуации не так-то просто сделать верное заключение о чистоте монаршей крови.

— Ты уже наговорила на дюжину костров, — сухо сказал Гензель, не глядя на нее. — Хватит.

Гретель улыбнулась. Ее улыбка показалась крохотной бледной бабочкой, невесомо порхающей в душной атмосфере дворца.

— А знаешь ли ты, братец, отчего самые шикарные картины помещаются в нарочито скромных рамах?..

— Нет. Но обязательно это выясню, как только заведу хотя бы одну. Ну или наконец обзаведусь стеной, на которую ее можно будет повесить.

— Контраст. Он рождает иллюзию преувеличения. Окружив себя уродами, куда проще выглядеть красавцем.

— Ты имеешь в виду…

— Это понятно даже ребенку. Куда проще выглядеть человеком, когда тебя окружают нечеловеческие существа.

Некоторое время они молчали. Вопрос, который шмелем вился на языке у Гензеля, был слишком опасен, чтоб задавать его вслух. Кто знает, вдруг лоснящиеся мышцами херувимы способны понимать человеческий язык?.. Несколько минут Гензель сдерживался, делая вид, что разглядывает дворцовые витражи, но в конце концов все же не выдержал:

— Ты ведь не веришь в божественную природу его величества, да?

Гретель задумчиво потеребила белую прядь. Знакомый жест. Один из немногих, которые она сохранила с детской поры и, может, из-за этого все еще выглядевший естественным.