Генри и Джун

Я участвую в жизни Хьюго и огорчаюсь за него, как за ребенка. Это происходит оттого, что я очень люблю его. Мне бы хотелось, чтобы он был лет на десять старше.

В прошлый раз Генри спросил меня:

— Я оказался не таким грубым, не таким страстным, как ты ожидала? Мое творчество давало тебе повод ожидать большего?

Я очень удивлена и напоминаю слова, которые написала после нашей встречи: «Нагромождение слов распалось, литература отошла на второй план». Этим я хотела сказать, что наступила пора для настоящих чувств, что напряженная чувственность его романов — одно, а то, что мы переживаем вместе, — совсем другое, реальное.

Даже у Генри, в чьей жизни было множество приключений, в общем-то, нет доверия. Вовсе неудивительно, что и Эдуардо, и мне трагически его не хватает. То было хрупкое доверие, которое мы вырастили в последнюю нашу встречу, пытаясь исправить зло, которое невольно причинили друг другу, изменить ход нашей странной судьбы. Мы легли в постель только потому, что должны были так сделать с самого начала.

Моя подруга Наташа ругает меня на чем свет стоит за идиотское отношение к жизни. «Что еще за шторы для Генри? Какие туфли для Джун? А как же ты сама, как же ты?» — все время спрашивает она. Она не понимает, как я испорчена, как избалована. Генри подарил мне целый мир. Джун поделилась своим безумием. Господи, как я благодарна тебе за то, что на свете есть два существа, которых я могу любить, которые необыкновенно щедры ко мне, хотя и не могу объяснить Наташе, в чем заключается эта щедрость! Разве она поймет, если сказать, что Генри отдал мне свои акварельные краски, а Джун подарила свой единственный браслет? И даже больше.

В «Викинге» я, старательно подбирая слова, осторожно объясняю Эдуардо, что нам не следует больше встречаться, что наш общий опыт не может длиться долго и что это стало бы возвращением в прошлое. Все было очень хорошо, но мы не две противоположности.

Эдуардо сражен. Его страх, что однажды он потеряет возможность обнимать меня, оправдался. Почему бы нам не подождать, пока он не излечится до конца? Излечится? Что это значит? Зрелость, мужественность, цельность, способность завоевать меня? Я уже знаю, что он никогда не сможет этого сделать, но молчу. О, как ужасно видеть, что он так страдает! Между нами стоит Генри. Эдуардо умоляет меня:

— Давай еще раз пойдем в нашу комнату и просто побудем вдвоем. Поверь в мои чувства!

Я отвечаю:

— Мы не должны. Лучше сохраним навсегда в памяти то, что между нами было.

Мне не хочется уходить. Меня терзают дурные предчувствия. Но Эдуардо жаждет прояснить все до конца.

Сегодня наша комната была серой и холодной. Шел дождь. Я боролась с внезапно охватившим меня одиночеством. Если я когда-либо в своей жизни играла, то это было именно сегодня. Я не волновалась и не признавалась себе в этом. Эдуардо почувствовал неудовлетворенность, и мы наяву пережили многие страницы книги Лоуренса. Я впервые по-настоящему поняла их смысл, может быть, даже лучше самого Лоуренса, ведь он описывал только чувства мужчины.

А что чувствует Эдуардо? Ко мне он испытывает нечто гораздо большее, чем к любой другой женщине, — со мной он узнал вкус настоящей цельности, вкус мужественности.

Я не могла разбить ему сердце и продолжала облекать горькую истину в мягкие выражения:

— Не торопи жизнь. Пусть все идет медленно. Ты не должен так страдать.

Но теперь Эдуардо все знает.

Все похоже на ночной кошмар. Я хочу Генри. Сегодня я его видела. Он был со своим другом Фредом Перле — мягким утонченным человеком с мечтательными глазами. Мне нравится Фред, но Генри все-таки ближе, настолько близок, что я даже не могу долго смотреть на него. Мы сидели на кухне в их новой квартире в Клиши. Генри весь светился. Мы долго разговаривали, а когда я сказала, что мне пора идти, Генри увел меня в свою комнату и стал целовать. Фред находился совсем рядом. Он аристократ, очень чувствительный и ранимый человек, возможно, наше поведение его задело.

— Я не могу отпустить тебя, — сказал Генри. — Мы закроем дверь.

К тому моменту я почти сошла с ума. Мне казалось, что я теряю рассудок от желания.

Я возвращаюсь домой. Хьюго читает газету. Как все здесь мило, компактно, бесцветно! Но у меня есть Генри, и я вспоминаю его слова в пик наслаждения. Никогда еще я не была так естественна, не испытывала столь сильных чувств. Сегодня мне было безразлично, что Фред стал свидетелем моего помешательства. Я хотела посмотреть миру в лицо и крикнуть во весь голос: «Я люблю Генри!»

Не знаю, почему я так доверяю ему, почему мне хочется отдать ему все сегодня ночью — свою правду, свой дневник, свою жизнь. Мне даже захотелось, чтобы Джун вдруг предупредила о своем скором приезде, и почувствовать острую боль от близкой разлуки.