Генри и Катон

— Те тюльпаны все желтые. Мне такие не нравятся. Тюльпаны должны быть красными или белыми.

— Возьму на заметку.

— Я люблю белые цветы. Вашу тисовую изгородь пора стричь. Статуй из-за нее почти не видно.

— И это возьму на заметку.

— Кого они изображают?

— Статуи? Богинь.

— Смотрятся довольно жутко, выглядывая из-за листвы.

Они прошли ельник и оказались у ворот. Колетта одним махом взобралась наверх и занесла длинную ногу над остриями в виде наконечника копья. Потом перекинула другую ногу и спрыгнула на землю на другой стороне. Они посмотрели друг на друга.

— Надо мне снять замок с этих ворот.

— Оставь так. Перелезать интересней.

— Ты моложе, как сама сказала. Вот тебе белый цветок.

Генри вынул камелию из петлицы и протянул ей сквозь прутья ворот. Она выхватила цветок, помахала им на прощание и побежала по дороге. Генри повернул назад, улыбаясь, потом задумался о Стефани Уайтхаус.

Он вернулся по подъездной дороге, сшибая ногой сорную траву, торчащую на проезжей части. Когда впереди показался дом, он с раздражением увидел на лужайке мать, приближающуюся к нему. В отдалении, в направлении от леса, не спеша брел Люций в соломенной шляпе. Генри, поколебавшись, свернул в сторону, чтобы не встречаться с матерью, но было слишком поздно.

— Генри!

Герда сияла улыбкой. Она была в старом макинтоше и высоких резиновых сапогах, в руке плоская корзинка, в которой лежали веточки каштана с почками, такие же бука, вишни и несколько тюльпанов — все для очередного букета.

— Привет, мама!

— Я видела тебя с Колеттой Форбс.

— О!

— Как она вышла?

— Через ворота.

— Я велю Беллами отпереть их.

— Мне нравится, когда они заперты.

— Это самая короткая дорога в Пеннвуд.

— А кто ходит в Пеннвуд?

— Так тепло, настоящее лето, правда? Давай посидим на скамеечке снаружи гостиной, погреемся на солнышке, ладно?

Генри последовал за матерью на террасу, там они обошли угол и на южной стороне сели на старинную тиковую скамью у стены. Нагретая солнцем каменная стена дома источала тепло, ярко блестели осколки раковин в камне. Генри, щурясь от слепящего света, глядел на озеро.

— Я видела, ты осматривал тисовую изгородь. Пожалуй, она требует, чтобы ею занялись.

— Я смотрю, липы тоже никуда не годятся.

— Беллами крутится, как может. Сейчас не как при твоем отце. Генри…

— Да?

— Я просто хотела тебе сказать… что мне очень нравится Колетта Форбс.

— Уморительная девчонка.

— Замечательная девушка, замечательная семья.

— Вот только папаша у нее — неприятный задиристый хам.

— Нет, Генри, ты не прав! Он прекрасный, чистосердечный человек. А ее брат — твой лучший друг.

— Мой лучший друг — Расселл Фишер.

— Ну хорошо, Катон твой давний друг, а давними друзьями не бросаются, согласен?

Хмуро посмотрев на долину, Генри снова увидел вдалеке соломенную шляпу Люция, который теперь неторопливо брел к озеру.

— Такими, как он.

— Как кто?.. А, как Люций… что-то я стала плохо видеть вдаль.

— Он твой любовник?

Герда, державшая корзинку на коленях, резко поставила ее на каменный пол.

— Генри, не говори со мной подобным тоном.

— Извини за тон. Надеюсь, ты не против самого вопроса?..

— Вопрос мне тоже не нравится.

— Думаю, я имею право знать. Объясню почему.

— Мои отношения с Люцием тебя никак не касаются.

— Он живет в моем доме.

— Генри, ты очень грубый и злой.

— Прости, мама, я не хотел.

— А я думаю, ты это нарочно. Ты с самого возвращения ходишь мрачный и злой, я просто не пойму причины, мы встретили тебя с открытой душой…

— Вот этого «мы» я не выношу. Попытайся понять меня.

— Раз уж тебе так необходимо это знать, скажу: нет, конечно, Люций мне не любовник и никогда им не был!

— Что ж, я так и предполагал, просто хотел удостовериться. Всего лишь старый друг…

— Даже не это, Люций трогательно беспомощен, он не может сам позаботиться о себе, и нужен кто-то, кто пекся бы о нем; он как избалованный ребенок, не могу выразить, каким он был для меня бременем, никакого с ним покоя. Вот уж действительно — любовник!

— Спасибо, мама. Это именно то, что я хотел знать.

— Словно у меня может быть любовник в моем-то возрасте!

— Почему бы и нет, ты по-прежнему очень интересная женщина.

— Очень интересная женщина! Да, Колетта спрашивала меня на днях, говорили ли мне когда-нибудь, какая я красавица!

— Что за нахальство!

— Уверяю тебя, я далека от того, чтобы думать о себе подобное, нет ничего отвратительней пожилой женщины, которая молодится и хочет всю жизнь быть в центре внимания. И позволь тебе сказать: чем раньше я смогу отойти от дел и избавиться от обязанности вести хозяйство, тем довольней я буду.

— Рад слышать это от тебя…

— Пора тебе жениться, Генри. Когда приведешь в Холл молодую жену, я передам вам обоим бразды правления и не буду абсолютно ни во что вмешиваться. А теперь позволь мне сказать тебе откровенно: по моему мнению, Колетта Форбс была бы тебе очень хорошей женой.

— А-а… — проговорил Генри, ерзая на скамейке и по-прежнему следя за далекой фигуркой Люция, который теперь медленно шагал обратно к дому, — Теперь все понимаю. Какой же я был тупой. Так вот в чем было дело! Мне это и в голову не приходило. И поиски «Розы Маршалсонов»…