Генри VII

Поскольку Генри VII умер за пару дней до дня св. Георгия, на который обычно и собирались члены Ордена, о смерти короля пока официально не объявили. Не то чтобы говорить на тему было запрещено, но в целом всё было очень приватно. Причин для такого официального молчания имелось целых две. Одна, обычная, состояла в том, что о смерти правителя народ извещали, решив уже относительно дня похоронных церемоний и относительно дня коронации преемника. Другая — в отслеживании подозрительных шевелений в рядах недовольных и тайных врагов режима.

В результате этой предосторожности стало совершенно очевидно, что в уютном курятнике придворных кругов появились два хоря, мнивших себя лисами — всё те же Бэкингем и Нортумберленд. Оба имели своих людей в этих кругах, и оба почему-то не учли, что на страже режима стоит человек, который играл в игры дезинформативной информации ещё до рождения этих «умников». Оба давно уже получали ограниченную или неправильную информацию, скормленную их информаторам службой безопасности королевства, и оба были достаточно глупы, послав какие-то отговорки и не явившись на сбор Ордена именно тогда, когда это было в их интересах. Никогда, никогда не стоит недооценивать пожилых леди! Особенно если они являются создателями службы государственной безопасности.

На собрании также отсутствовали Дадли и Эмпсон, но на это имелись свои причины, даже помимо той, что оба членами Ордена не были. Потому что в качестве гостей они присутствовать вполне могли. Просто случилось так, что 16 апреля была объявлена общая амнистия, наполнившая Лондон всякого рода отребьем, готовым использовать любой повод для провокации беспорядков, которые позволили бы заняться грабежом. Так что оба королевских советника были заняты, готовясь подавить любое пламя, которое могло бы разгореться из искры слухов о смерти короля. В принципе, они не имели никаких причин для беспокойства — Фокс, Ловелл и леди Маргарет были с ними в прекрасных отношениях, и леди Маргарет буквально накануне послала Дадли свежей рыбки в благодарность за какую-то выигранную при его помощи судебную тяжбу.

Проблема Дадли и Эмпсона была в том, что людей их ранга аристократия с удовольствием использовала в качестве специалистов и подручных, ни в коем случае не считая не только равными себе, а личностями в принципе. Они были удобным инструментом, не более того. Оба так давно имели практически неограниченную власть в сфере своей деятельности, что прониклись чувством собственной необходимости для сильных мира сего, и потеряли здоровый инстинкт самосохранения. Конечно, помимо вышеперечисленного, необходимость следить за освобожденными уголовниками и предупреждать волны грабежей в столице не давала Дадли и Эмпсону сесть и подумать, что они будут делать, когда король умрет.

На посмертной маске Генри VII было чисто выбритое лицо, но при жизни он, возможно, носил бороду, как показано в новой реконструкции

А о том, что король уже умер, не знали (или прикидывались, что не знают) довольно многие, и до поры до времени их держали в неведении. Например, празднества по случаю дня св. Георгия шли совершенно нормально. Обед с массой приглашенных гостей проходил в присутствии принца Гарри, к которому обращались так, как протокол требовал обращаться именно к принцу. Трое дворецких (Шарп, Тайлер и Фиц-Уильям) присутствовали при смерти короля, но невозмутимо стояли во время банкета на обычных местах, распоряжаясь церемонией так, словно ничего и не случилось. Но кульминация этого жутковатого спектакля случилась в конце обеда, когда дверь приватного покоя короля отворилась, и оттуда вышел приятно улыбающийся Вестон. Наклонившись к де Веру, Суррею и Герберту, он сказал им, что его величество желает их видеть. Причем режиссер предусмотрел (или стоит сказать, что предусмотрела) всё, вплоть до весело болтающих группок придворных перед апартаментами короля.

Разумеется, первые лорды королевства о смерти короля уже знали. Но каждый из них играл свою роль до кульминационного момента, когда хорошо пообедавшая компания проследовала в часовню слушать службу по поводу торжественного дня — во главе с принцем, который, тем не менее, прошел, подчиняясь тому же протоколу, в приватную, богато убранную часовню, где имелся свой алтарь, но откуда он, по защищенному коридору, мог бы пройти в главный зал часовни, чтобы поучаствовать в определенных моментах церемонии. Разумеется, шествие принца в часовню тоже имело свою хореографию — он надевал плащ Ордена, и шел, милостиво раскланиваясь с охранниками и придворными на своем пути, каждый из которых стоял, разумеется, на своем месте. Хотя этот короткий путь считался и местом, где лично принцу можно было подать петицию. Разумеется, случайный проситель в таком месте оказаться все-таки не мог, но договорившийся с кем-то из покровительствующих придворных — запросто, вопрос цены.