Генрик Ибсен

Итак, его Гильда, его наиоригинальнейший, яркий, как солнце, женский образ создавался из самых разнообразных элементов. С воспоминаниями о ней у меня связан небольшой анекдот. Ибсена всегда принимали за сурового человека и таким он и был в действительности. Но что он мог быть временами мягким и даже приветливым, показывает следующий случай. Ибсен знал одну маленькую девочку[4] с шестилетнего её возраста и очень интересовался ребенком. Когда вышел «Сольнес», ей было всего 12 лет. Я как раз приехал тогда в Христианию. – Ну что говорить Эдит о моем произведении? Что она говорить? – Она говорит то, что можно сказать в её возрасте, что в этой пьесе только и есть одна порядочная женщина, г-жа Сольнес. Она находить Гильду отвратительной за то, что она увлекается женатым человеком.

Несколько лет спустя приехала эта девочка подросток в Норвегию и посетила Ибсена. Хорошо запомнивши наш разговор, он сказал: «Но ведь это ко мне пришла моя Гильда, как раз такая, какою я себе ее представлял». – «Я совсем не похожа на Гильду». – «Ну, конечно, похожа». Затем он подарил ей свой портрет и написать на обороте следующую игривую надпись: «На кого походит Эдит? На кого похожу я? Я этого не знаю. Поезжай на дачу, поживи там месяц и возвратись назад, а я за это время подумаю, на кого ты похожа».

Девочка привезла ему фотографию обратно. – «Да, правда, я должен кое-что добавить; – и он написал: Эдит не похожа ни на кого на свете, Эдит походит только на самое себя. Поэтому Эдит так… А что такое я? – я этого еще не знаю. Поезжай в Копенгаген и возвращайся через год, а я за это время еще подумаю и напишу заключение.

В этих мелочах видны любовь Ибсена подстрекать любопытство, его страсть пробуждать сомнения, ставить вопросы, задавать загадки, обрывать на самом интересном месте, и, наконец, его особенность, как драматурга, возможно отодвигать решение загадки в будущее.

Толкований произведений Ибсена можно найти очень много. Я хочу попробовать обрисовать его таким, каким он был в повседневной жизни. В молодые годы внимательный, живой, бодрый, сердечный, но в то же время резкий и никогда не добродушный, даже в минуты наибольшей сердечности. С глазу на глаз разговорчивый, охотно слушающий, сообщительный, открытый. С наибольшей охотой он жил отшельником. В большом обществе он был скуп на слова, легко смущался и терялся. Он никогда не забывал недоброжелательного приема своим первым произведениям в Норвегии, а также и своего долга благодарности относительно заграницы.

Было не много нужно, чтобы принести его в дурное настроение, или возбудить его подозрительность. Если он заподозревал кого-либо в назойливости, его боязнь людей мгновенно пробуждалась.

В 1891 г. я вместе с некоторыми норвежскими художниками был в Сандвикене, недалеко от Христиании; и мы себя превосходно чувствовали. Раз как-то я сказал: как должно быть грустно Ибсену сидеть день за днем одному в отеле, в городе. А что, если бы мы его когда-нибудь пригласили сюда? – А кто же осмелится это сделать? – Я охотно на это отважусь, я вижу его ежедневно и завтра буду с ним завтракать».

«Мы, несколько художников и писателей – очень бы хотели с вами пообедать». – А сколько вас и кто именно? – Я назвал имена, нас было девять. – «Обедать в таком большом обществе нарушает привычки моей жизни, я этого никогда не делаю». – Я напомнил ему, что недавно в Будапеште он участвовал в празднестве в честь его, на котором присутствовало несколько сот человек; этим я рассеял несколько его недоверие и получил разрешение устроить небольшой праздник. Чтобы сделать ему приятное, мы взяли зал в том самом отеле, где он жил, и предложили ему самому выбрать меню.

Когда распространилась молва, что я устраиваю для Ибсена обед, после такого долгого его пребывания заграницей, меня со всех сторон начали осаждать просьбами дать хоть одно место за обедом, и отказать семьям, которые со мной были очень гостеприимны, мне было, конечно, трудно. Чтобы подготовить почву, я начал с того, что признался Ибсену, что одна единственная дама очень желала попасть на обед. – «Ни в каком случае», – ответил он мне. – Это молодая, веселая, толстая женщина! – «Я не люблю молодых, веселых. толстых женщин». – Вы когда-то были влюблены в её тетку, – я назвал имя. Тогда он сразу заинтересовался. – «Ну, это другое дело, тогда она может прийти».

Но разрешение было получено всего на 10 человек, а мы мало-помалу дошли до 22. Я боялся взрыва.

В известный день и в назначенный час я стучат в дверь в его отеле. Он посмотрел на меня и сказал с удивлением и немного огорченный: вы во фраке? – Да, а вы в жилетке? – Ну, да, когда я начал одеваться, в моем сундуке не оказалось фрака. – Как это ужасно! – мы радовались как дети, что увидим Ибсена во фраке, а теперь должны довольствоваться Ибсеном в сюртуке. – А дамы с вами есть? – Да она, да еще одна, другая! – Сколько же их там всех? – 22. – Это измена, вы сказали 9, я не иду.