Генрих Гиммлер

В 1940 году он основал свой собственный первоклассный публичный дом, известный как «Салон Китти», расположив его в особняке, который арендовался СД на Гизберштрассе в западной части Берлина. В Салоне Китти было девять спален, в каждой из которых был установлен замаскированный микрофон, соединенный с комнатой контроля в подвале. Это был приятный способ шпионажа в основном за дипломатическими гостями Германии. Шелленберг обращает внимание читателей на то, что его обязанности ограничивались надзором за записью, в то время как Артур Небе, шеф уголовной полиции, контролировал женщин, так как в прошлом был связан с полицией нравов. Гейдрих и те, кто знал о секретном использовании заведения, склоняли важных дипломатов, таких как Чиано, к посещению «Салона Китти», где их разговоры во время занятий любовью или когда они были пьяны, записывались на пленку. В феврале 1941 года Гейдрих пригласил Керстена посетить дом, заметив, что он был открыт с согласия Риббентропа, чтобы обезопасить их зарубежных гостей от худшей разновидности проституток. Конечно, дом приходится субсидировать, но он надеется, что вскоре заведение станет самоокупаемым. Он также сказал, что намеревается открыть подобное заведение для гомосексуалистов. По свидетельству Шелленберга, «Салон Китти» был открыт без ведома Риббентропа, и министр иностранных дел посетил его до того, как узнал, кто контролирует заведение[54].

У Керстена была возможность сначала увидеть Гейдриха глазами Гиммлера; хотя он несколько раз имел дело с Гейдрихом, он избегал шефа СД, так как знал, что тот находится под подозрением из-за его возрастающей близости с Гитлером. Тем не менее Керстен, как и Шелленберг, хвалит замечательную внешность Гейдриха, блеск и совершенство его речи «в четкой военной манере» и его удивительную способность так излагать свои аргументы Гиммлеру, чтобы заставить его принять решение, которого хочет он, Гейдрих. Керстен также видит определенную слабость его характера, которую упустил или предпочел не заметить Шелленберг. Если Гиммлер вел себя по отношению к Гейдриху с «явным дружелюбием», то Гейдрих обращался к своему шефу с «совершенно необъяснимым подобострастием». Если Гиммлер высказывал возражения, ответом Гейдриха было: «Да, рейхсфюрер, конечно, рейхсфюрер, да, да, действительно». Хотя Гейдрих был «гораздо подвижнее» и всегда превосходил Гиммлера в умении преподнести свои аргументы, «Гиммлер, казалось, обладал какой-то властью над Гейдрихом, которой тот безоговорочно подчинялся». Адъютанты Гиммлера Вольф и Брандт, оба имевшие на него влияние, были, как казалось Керстену, плохого мнения о Гейдрихе, в котором они видели человека, действовавшего исключительно в вакууме собственного эгоизма, без друга или сторонника, мужчины или женщины. Ему никто не доверял, все старались избегать его. Среди его слабостей было то, что он ненавидел быть побежденным или неудачливым в спорте. Чтобы доказать свое мастерство на деле, он вступил в Люфтваффе и заработал Железный крест, совершив шесть боевых вылетов.

Керстен заметил, что у Гиммлера были свои методы сопротивления сильной личности Гейдриха. Он пишет, что видел Гиммлера «совершенно подавленным» мощными аргументами Гейдриха, но, тем не менее, он видел также, как позже Гиммлер звонит в офис Гейдриха и оставляет его подчиненным инструкции о том, что меры, на которые он был вынужден согласиться в присутствии Гейдриха, должны быть приостановлены. В качестве предлога для отсрочки Гиммлер использовал необходимость посоветоваться с Гитлером. Таким образом Гиммлер сохранял свою позицию превосходства и откладывал принятие решений — привычка, которая еще в годы войны развилась до такой степени, что помогла погубить его.

Лишь после смерти Гейдриха Гиммлер в разговоре с Керстеном признался, что имел над Гейдрихом власть, потому что знал о присутствии еврейской крови в его семье; Гитлер же решил, что знания и способности, которыми обладал Гейдрих, нужны партии, тогда как потребность искупить в их глазах позорную примесь в крови сделает этого нордического офицера более храбрым истребителем евреев, чем так называемые чистокровные арийцы. И Гитлеру, и Гиммлеру было приятно сделать Гейдриха главным деятелем в борьбе против расы, к которой он, в их представлении, в некоторой степени принадлежал. В заключение беседы о Гейдрихе Гиммлер посоветовал Керстену почитать Макиавелли. А через несколько дней добавил, что Гейдрих всегда страдал комплексом неполноценности и был «несчастным человеком, ненавидевшим себя, как это всегда бывает с людьми смешанной расы»[55].

«Он хотел доказать, что в его крови преобладают элементы германской расы, — сказал Гиммлер. — Он так и не нашел покоя».

Гиммлер закурил сигару и стал смотреть на расходящиеся по комнате клубы дыма.