Генрих IV

Однако король не отменил своего приказа атаковать, несмотря на численное преимущество неприятеля. В понедельник 5 июня он решил сблефовать. В четыре часа утра он нагрянул к мэру Дижона и потребовал ключи от города. Посвятив несколько минут молитве, он оседлал коня и, ринувшись вперед с небольшим отрядом, достиг замка Фонтен-Франсез, а во второй половине дня приблизился к реке Венжанне, которую враг уже готовился форсировать на уровне Сент-Сен. После двух безрезультатных разведывательных вылазок Бирон лично отправился на рекогносцировку и натолкнулся на испанский авангард. Издалека он заметил выходящую из леса армию коннетабля. Маршал был окружен, дважды ранен и поспешно отступил к стоянке короля, наблюдавшего за операцией с небольшого пригорка. С Генрихом было только 200 всадников и 100 аркебузиров, так как он прибыл на ранее назначенную встречу со своим войском. Вопреки осторожности он не стал дожидаться его прихода. «За мной, господа, и делайте то, что буду делать я», — крикнул он и бросился в атаку на тех, кто преследовал Бирона. Враги повернули назад и галопом вернулись в лес.

Однако Генрих за ними не погнался и поскакал в долину, где уже его ждали подоспевшие 800 солдат. Но все равно этого было недостаточно. После восхода солнца он приказал им маршировать взад и вперед, смешав солдат с косарями из окрестных деревень. Издалека коннетабль принял всех их за французскую армию и обвинил Майенна в дезинформации. Веласко потребовал переправиться обратно через Сену. Генрих, не приближаясь, следовал за противником, чтобы убедиться в его отходе. Дело закончилось с минимальными потерями. Король переночевал в Фонтен-Франсез и 6 июня был уже в Дижоне. Маленькая битва, большая моральная победа. «Здесь Генрих Великий сокрушил врагов» — написали по-латыни на мосту Фонтен-Франсез. В Дижон к нему прибыл коннетабль, на этот раз Франции, Анри де Монморанси, явившийся принести присягу.

Победа у Фонтен-Франсез окрылила короля. «Арамбюр, повесьтесь от зависти, что вас не было рядом со мной в битве с врагом, где мы творили чудеса». Подъем национальных чувств охватил всю страну. Никогда, ни после Арка, ни после Иври и Парижа, энтузиазм не был таким пылким и всеобщим. Объявление войны Испании принесло свои плоды. «Испанец решил сыграть главного и последнего персонажа в этой длинной трагедии гражданской войны», — сказал король. На поверку его решение оказалось мастерским ходом. Только ненависть к иноземцам могла объединить всех французов, и король это предугадал. 20 июня Морней с волнением написал из Сомюра: «Государь, ваши верные слуги содрогаются, читая о том, что произошло у Фонтен-Франсез, ибо это выше человеческих сил и превосходит подвиги предшествующих веков. Само название места как будто говорит о том, что испанцы должны быть там разгромлены. Но на самом деле Господь пожелал показать несправедливость дела ваших врагов и одобрить ваше правое дело».

Окрыленные успехом, королевские войска перешли Сену и окружили Франш-Конте. Ходили слухи, что канцлер и Габриель д'Эстре хотели сделать из него княжество для Цезаря Вандомского, маленького бастарда, которого она недавно подарила королю. Швейцарские союзники были не в восторге от столь близкого соседства французов. По их просьбе Генрих отозвал своих солдат и направился в Лион, город, «который открыл Франции двери долга и повиновения». Там не поскупились на триумфальные арки в честь торжественного въезда короля.

Испанцы перенесли свое наступление на Пикардию. Филипп II требовал от Фуентеса мощного наступления, даже если оно ослабит оборону Нидерландов. 14000 испанцев опустошили страну, в июне взяли Катле и Да Калелль, в июле — Дуллан, в августе осадили Камбре. Погибли основные полководцы Генриха IV Виллар и Юмьер, другие завидовали друг другу, интриговали и совершали оплошности.

Как всегда после успеха, король медлил, был инертен и несобран. Габриель уговаривала его продлить приятное пребывание в Лионе, но тут пришли плохие новости из Камбре. Комендант Камбре Баланьи не получил необходимого подкрепления от герцогов Бульонского и Неверского, и город находился под угрозой захвата. Чтобы спасти крепость, олицетворяющую честь Франции, предстояло набрать войска. Но чтобы их набрать, нужны деньги, а казна была пуста, и Парламент упорно не соглашался пойти на обычные уловки для ее пополнения. Король впал в ярость: «Я выступаю в среду, — писал он членам Парламента. — Я чувствую себя отменно: приехал шагом, а возвращаюсь галопом. Мне ничего не нужно, кроме денег… и не для маскарадов и балетов, а для того, чтобы изгнать врагов». Когда Парламент наконец уступил, было уже поздно: 3 сентября жители Камбре открыли ворота испанцам.