Генрих IV

Лавры Амьена подвигнули короля на дальнейшие действия в другом месте. «Мы вернули Амьен, теперь нужно вернуть Бретань и устремить туда все наши помыслы, силы и средства», — писал он Морнею, который вел с герцогом Меркером нескончаемые переговоры. Впрочем, взятие Амьена произвело глубокое впечатление на последнего мятежника, оказавшегося в полной изоляции. Советники короля, особенно Шомбер и коннетабль, считали, что настал момент привлечь его на сторону короля. К тому же бретонцы давно уже сетовали, что король не приходит их освободить. В начале января 1598 г. Генрих выступил в поход с 14000-й армией. Узнав о его приближении, бретонские города сами изгнали лигистские гарнизоны. По пути Генрих принял капитуляцию комендантов Крана и Рошфора в Анжере и Мирбо в Пуату. Одновременно предпринял встречные шаги Меркер. Король принял его эмиссаров, когда был еще в Анжере. 20 марта было подписано соглашение.

Герцог отказался от наместничества в Бретани за огромную сумму 4295000 ливров, но хитро составленная статья договора предполагала, что эти деньги однажды вернутся в королевскую семью, так как Меркеру предложили дать согласие на брак его единственной дочери с сыном Генриха и Габриели — Цезарем Вандомским. Нанту, где задержался король, суждено было стать очевидцем финала религиозных войн: 13 апреля 1598 г. был подписан Нантский эдикт. Через две недели, 2 мая, было заключено перемирие. 6 января 1597 г. при покровительстве папского легата Александра Медичи в Вервенне начались переговоры с испанцами. Белльевр и Силльри представляли на них короля Франции. Филипп II полагал, что успехи его войск позволят ему присвоить Бретань или Прованс, или в крайнем случае Пикардию. Но папское отпущение грехов, потом поражение его флота у Кадикса и победа молодой нидерландской республики, окончательно освободившейся от его власти, развеяли эти надежды. Вервеннский договор констатировал крушение великой мечты, унаследованной Филиппом II от его отца, Карла V. Всемирная католическая держава закончила свое существование. Король Испании ненадолго пережил конец своего европейского господства. Он умер 13 сентября 1598 г.

Глава одиннадцатая Неудавшаяся королева 1592–1599

Беарнский Амадис, любимый когда-то Коризандой, одержал победы над испанскими полководцами у Арка, Иври, Фонтен-Франсеза, Амьена и Парижа, уцелел в битвах, осадах и в Варфоломеевскую ночь. Но прошли годы. Когда он подписывал Нантский эдикт и Вервеннский мир, минуло двадцать два года с тех пор, как он бежал из Лувра, десять лет с того момента, как его призвал Генрих III, девять лет с того дня, как он завоевал королевство. Несмотря на взрывы веселья, засвидетельствованные мемуаристами, портреты этого времени доносят до нас облик рыцаря печального образа, с проницательным взглядом, скорбью и разочарованием на лице. По сравнению с Суассоном или Белльгардом он весьма некрасив. Коризанда подарила своему «малышу» сокровища своей взыскательной любви, но страсть недолго сопутствовала единению душ, а потом в свою очередь разобщились и души, и последовали измены, неблагодарность и месть. Генрих повсюду искал отдохновения от ратных трудов, вступал в случайные связи, и нелепый брак с Марго влачился за ним подобно публичному покаянию. Его бесчисленные любовные приключения позволили распознать лучшим историографам, особенно Риттеру, некоторые свойства темперамента Генриха IV. Великий Повеса не был ни Тристаном, ни Дон Жуаном. Пламя чистой страсти никогда не пылало в нем, им не владело неутолимое желание беспрестанно быть любимым и любить самое любовь. Риттер описывает его без прикрас, «как человека жадного до эротических утех, но крайне неразборчивого в выборе, раба своих любовниц, но при этом мгновенно забывающего их, когда судьба его от них освобождала».

Все, что известно о его романах, подтверждает это нелицеприятное мнение. Одновременно слабый и циничный, он тоже не внушал страсти своим возлюбленным и оставлял их холодными. По образному выражению Таллемана де Рео, «он не был великим лесорубом». Но это распутство на самом деле скрывало его горькое одиночество. По мере того, как седела его борода и укреплялась власть, король все больше ощущал его. Ни настоящих друзей, ни жены, ни детей, ни стоящей возлюбленной.

Начало страсти

Без учета этих соображений нельзя понять причину привязанности короля к Габриели д'Эстре. Легенда несколько идеализировала отношения героя и героини. «Прелестная Габриель» осталась в памяти поколений как верная подруга короля, его единственная любовница, отвечавшая ему взаимностью.

Начало их идиллии не оставляет сомнений в ее чувствах. В Кэвре ее первой реакцией было отвращение, потом она смирилась под давлением корыстной и жадной семьи. Вероятно, в последние годы жизни она испытывала к королю определенную привязанность и благодарность. Привилегированное положение, которое она занимала, стоило расположения к тому, кто его дал, не говоря уж о большей верности, чем в прошлом.