Генрих IV

В них Генрих упрекал духовенство в поддержке Лиги и в подстрекательстве мятежников и честолюбцев, губящих бедный невинный народ. Дворянству он напоминал, что оно по рождению причастно к делам государства и должно хранить силы для отпора чужеземцам, которые рвутся им управлять. Третьему сословию он обещал мир и спокойствие. Агитаторы, разосланные по городам и весям, обещали устранить злоупотребления, уменьшить налоги, вернуть золотой век Людовика XII, отца народа. «Молитесь Богу, господа, чтобы он своим судом отличил тех, кто хочет счастья или несчастья этого государства, бедствия или общественного процветания…»

Наконец, к городу Парижу обратился Морней, потому что «он — зеркало королевства», и настаивал на необходимости национального единения против итальянцев королевы-матери, разоряющих страну, против кровожадных Лотарингцев с их непомерными претензиями, против ненавистных испанцев и их интриг. А вокруг кого должно происходить это единение настоящих французов? Вокруг Генриха Наваррского, французского, христианского принца.

Имея такую поддержку, Генрих заговорил властным, покровительственным тоном, подобающим его новой роли. В апреле он пишет наместнику провинции Ниверне, который ему не подчинялся: «Меня уведомили, что вы обходитесь с такой умеренностью и мягкостью с подданными моего сеньора, короля как одной, так и другой религии, что я решил написать вам это письмо, чтобы засвидетельствовать свое удовлетворение». Старейшины гугенотской партии одобряли такое поведение. Ле Ну пишет Морнею из Женевы: «Наш король становится все более добродетельным и богобоязненным… Будьте для него Сенекой и Бурром в одном лице, чтобы мы увидели в нем Тита. Но боюсь, что прежде ему следует в некоторых делах сыграть Цезаря».

Возвращение в Сентонж

И действительно, пришло время изобразить цезаря и надеть пуленепробиваемую кирасу, шлем, наручи и латные рукавицы, за которые он заплатил своему оружейнику 106 ливров. Маршал Матиньон продемонстрировал в Гиени достойную похвалы выжидательную политику: он не соединился с Майенном после неудачи Конде, не воспрепятствовал Тюренну взять в ноябре 1585 г. Туль. Однако для приличия следовало угодить лигистам, возмущавшимся этими проволочками, и он перешел Гаронну и приблизился к Нераку. Генрих находился там с 350 кавалеристами и 2000 аркебузиров, он позволил маршалу беспрепятственно расставить войско в полях и виноградниках по обеим сторонам дороги, потом приказал части всадников и аркебузиров осторожно пробраться в оборонительный ров у стен города, тогда как сам он во главе 40 солдат выскочил на передовую линию для отвлекающего маневра. Но Матиньон не вчера родился, он разделил войско, чтобы окружить неприятеля, дал королю Наваррскому погеройствовать под выстрелами аркебуз, потом удалился. Генрих догнал его, когда тот осаждал Касте-ан-Дорт, и вынудил в беспорядке отступить.

Закончив эту молниеносную операцию, Генрих оставил войска и помчался в Беарн. Рони и д'Обинье преисполнились праведным негодованием. Он проделал это только для того, чтобы увидеть Коризанду, а ведь Майенн-то уже приближается! Но Генрих знал, что делает: «Господин де Майенн не настолько неучтив, чтобы помешать мне прогуляться по Гиени». Майенн никогда не торопился. Кроме того, Беарнец не очень рассчитывал на свою маленькую армию, готовую разойтись после первого же сражения. Наконец, его присутствие было необходимо в Беарне, где Лига завоевывала позиции. Нужно было также укрепить обороноспособность крепости. Екатерина Бурбонская и Коризанда для большей безопасности укрылись в крепости Наварранкс. Генрих укрепил По и Совтерр, произвел смотр своей артиллерии и запасов пороха и, оседлав коня, помчался на Север.

При выезде из Беарна враги расставили ему ловушку, которая едва не стала для него роковой. Католики призвали к мятежу, когда он 12 марта во весь опор скакал через город. 14 марта он был в Нераке*) и оценил масштабы надвигающейся опасности. Матиньон не спешил его атаковать, но подоспевший Майенн не собирался его щадить. Обе королевские армии соединились в Бордо и заняли берега Гаронны. «Они обложили меня, как зверя, и думают завлечь в свои сети. Но я хочу проскользнуть меж ними, даже если придется сделать это ползком». Подобные наспех набросанные записки он рассылал друзьям, чтобы призвать их на помощь.

Объявив, что едет в Лектур, на Юго-Запад, он прорвался на Северо-Восток с сотней кавалеристов и сотней аркебузиров и свернул на Дамазан. Потом оставил свой отряд, взяв с собой только 20 дворян и 20 своих личных гвардейцев, и прошмыгнул по проселочным дорогам, где он неоднократно охотился. Три часа сна в Комоне, потом ночная переправа через Гаронну и стремительная скачка через вражеские кордоны до Марманда. Утром 17 марта он был в Сен-Фуа, где к нему присоединилась его свита. Он был спасен.