Генрих IV

Место великого Алкида, конечно же, было в Марселе, в ожидании юной девы, которую послала ему доверчивая Этрурия. Там надеялась увидеть его Великая герцогиня Тосканская, прибывшая передать племянницу супругу. Там ждали его уполномоченные Великого герцога, охраняющие ящики с золотыми слитками и мешки с дукатами из приданого, поклявшиеся отдать их только королю в обмен на расписку. Генрих в качестве оправдания своего {488} отсутствия сослался на войну с Савойей и послал в Марсель самых высоких должностных лиц Франции, коннетабля, канцлера, герцога Гиза и с ними герцогиню Бульонскую.

Однако война не была единственной причиной его отсутствия. Разумеется, его личный авторитет был необходим для того, чтобы нагнать страх на врага и удержать Бирона на правильном пути. Но любовь тоже играла не последнюю роль. Молния в Монсо досрочно избавила маркизу от беременности, и теперь уже ничто не мешало ей присоединиться к королю. В сентябре Лион лицезрел ее прибытие в открытом паланкине. Она не собиралась сдаваться. Генриха какое-то время раздражало ее присутствие, которое он считал несвоевременным. Весельчак Бассомпьер без труда развеял его скверное настроение, увезя маркизу в свой лагерь. Как некогда Коризанда, а потом Габриель, маркиза мнила себя Беллоной и приказывала отдавать себе воинские почести знаменами, захваченными у врагов. К тому же она возобновила свои насмешки над «толстой банкиршей».

Преисполненный любовью Беарнец теперь оценил предстоящие в ближайшем будущем трудности. Он не спешил расстаться со свободой и встретиться с новой королевой. Чтобы возместить отсутствие нетерпения, он не без вдохновения использовал эпистолярный жанр. Отчетливо заметна эволюция тона его писем. Первое послание к принцессе, отправленное во Флоренцию 24 мая, было еще донкихотским: «Мадам, добродетели и совершенства, которые сияют в вас и заставляют всех восхищаться вами, уже давно воспламенили во мне желание служить вам, {489} как вы того заслуживаете...» Потом тон становится посмелее: «Я люблю вас не только как муж должен любить жену, но и как пылкий слуга свою повелительницу» (11 июля). Письмо от 24 июля вполне может покоробить добродетельный слух: «Я принимал лечебные ванны в Пугах и теперь чувствую себя отменно... Как вы желаете сохранения моего здоровья, так и я забочусь о вашем, чтобы нам удалось сделать красивого здорового ребенка на радость друзьям и на горе врагам».

Потом идут путаные и смущенные извинения. Он объясняет свою задержку осадой Монмеллиана и другими неотложными государственными делами. Принцесса видит в этом только выражение любви, исповедь сердца, принадлежащего ей одной. Тайна собственной судьбы все еще завораживает ее, хотя ей наверняка дали понять, что за человек ее муж. Мария не очень молода, ей 27 лет, но все же она на двадцать лет младше короля. Рано лишившись матери, Мария воспитывалась вдали от двора во дворце Питти во Флоренции со своей старшей сестрой Элеонорой и кузенами, тогда как ее отец жил с женщиной низкого происхождения, которую, вероятно, презирали герцогские дети. Из этого унылого детства в замкнутом пространстве дворца она вынесла характерную привязанность к миру детства, к своим фрейлинам, сестре и кузену Вирджинио Орсини, который сопровождал ее во Францию. Выехав из Флоренции, она с волнением приближалась к этому незнакомому миру, который в глазах знатных итальянцев имел репутацию варварского. Французы были для них существами необразованными, неотесанными, грубыми, болтливыми и наглыми. Сопровождаемая своими {490} близкими друзьями, бывшими для нее частью итальянской земли, она стремилась как можно быстрее встретиться с королем. Он был безопасной гаванью, опорой, и сердечные письма Генриха, несомненно, ее тронули.

Что до остального, отсутствие здравомыслия, причудливая смесь застенчивости и самонадеянности, умственная леность принесут ей много бед. Мария была идеальной добычей для придворных клик. Она была создана, чтобы слепо повиноваться фаворитке, потом фавориту, так как никогда не вникала в существо вещей и интересовалась исключительно мелочными дрязгами. Не будь она королевой Франции и будущей регентшей, ее следовало бы считать существом ничтожным. В ней не было ничего от Медичи, кроме любви к роскоши, драгоценностям и врожденного интереса к предметам искусства, но при полном отсутствии вкуса. От отца она унаследовала черные глаза, высокий рост, дородность; от матери, Жанны Габсбург, — тяжеловесные черты, крупный рот с толстыми губами, высокий, выпуклый лоб, русые волосы и тяжелый взгляд. От матери же — угрюмый, сварливый характер, прелести которого Генрих быстро ощутил на собственном опыте.