Генрих IV

Генрих был немного утомлен церемониями в Сен-Дени. Возвращение в Париж приближало его к вожделенному сроку, и его охватила тревога. Снова объявился вездесущий отец Гонтье. Король неосторожно спросил его: «Ну вот, отец мой, я уезжаю к своей армии. Будете ли вы здесь молиться за меня Богу?» — «Сир, как мы можем молиться за вас, если вы уезжаете в страну, кишащую еретиками, чтобы уничтожить там последних католиков?» Генрих улыбнулся, повернувшись к присутствующим: «Чрезмерное рвение выводит из себя этого доброго человека и заставляет его так говорить». Программа следующих дней была окончательно составлена: пятница 14 мая будет посвящена делам, в субботу 15 мая состоится охота, в воскресенье 16 мая будет торжественный въезд королевы, в понедельник 17 мая — свадьба его побочной дочери Екатерины-Генриетты Вандомской с сыном коннетабля, 18 мая — свадебные торжества. В среду 19 мая король отправится на фронт по дороге на Шалон, где он возглавит армию. {568}

Итак, война была неизбежной. Повсюду только и говорили о военных приготовлениях. Императорский посланник, говорят, произнес грозные слова: «Он не посмеет уехать. Его католические подданные его убьют». Сказал он так или нет, но эти слова выражали возбуждение, охватившее большую часть европейской общественности. Идеи о тираноубийстве вновь приобрели актуальность благодаря тезисам отцов-иезуитов и жестоким высказываниям Якова I Английского. Он не хотел уступать папе ни крупицы светской власти. По мнению сына Марии Стюарт, чудовищно признавать за народами право свергать и казнить не только законных королей, но и тиранов. Генрих об этом знал. Он также знал, что нередко тираном называют именно его. В своих «Трагических поэмах» Агриппа д'Обинье когда-то написал:

Сколь безрассуден тот, кто поздно или рано

Роль кесаря готов сменить на роль тирана!..

У народа Франция был повод роптать. Он возмущался расходами королевского двора, которые в 1609 г. увеличились до 400000 ливров, не считая расходов королевы, составляющих еще 500000 ливров. Народ возмущался расточительностью любовниц короля, безудержной картежной игрой, нескончаемым строительством. Вполне разумный налоговый пресс также вызывал недовольство, денежная реформа 1609 г. породила страх перед девальвацией у вкладчиков. Герцог Сюлли не пользовался любовью. Дворянство упрекало его в нестерпимом высокомерии.

Религиозная политика тоже воспринималась враждебно. Применение Нантского эдикта вызвало {569} скрежет зубовный у католиков, считавших, что королевством управляют протестанты. Отказ следовать канонам Трентского собора, поддержка протестантских стран, помощь морискам Испании, отношения с Портой — все это служило доказательством того, что Беарнец скептик, перевертыш, безбожник. В своей книге «Убийство Генриха IV» Ролан Мунье отметил силлогизм, владеющий тогдашними умами. Теологи установили, что позволено убивать тиранов. Генрих — тиран. А стало быть... Повсюду обменивались недоброжелательными рассуждениями — от кабачка до монастыря, от мастерской ремесленника до спальни парламентариев. Так кто же Король — безумец или злодей? Куда он нас ведет?

Массовый психоз охватил общество. Слух о смерти короля одновременно распространился в Камбре, Анвере, Кельне и Маастрихте. Многие начали верить, что само Провидение положит конец его жизни. Как во времена Екатерины Медичи, стали вопрошать звезды. Математик Ла Бросс высчитал, что астральное соотношение для короля неблагоприятно и ему грозит серьезная опасность. Астрологи советовали Генриху остерегаться мая-месяца, кареты и ножа. Майское дерево, растущее во дворе Лувра, рухнуло у него на глазах, что привело в смятение всех присутствующих.

«Я не знаю, что это, Бассомпьер, но мне кажется, что я не поеду в Германию. Сердце подсказывает мне также, что ты тоже не поедешь в Италию», — и он несколько раз повторил: «Я скоро умру». Королева тоже сообщила ему о дурных прогнозах. «Что касается того, о чем вам говорил господин де Фонтен, — ответил он, — то жизнь моя в господней деснице. Господь {570} сделает со мной то, что ему будет угодно». Сюлли он сказал: «Клянусь Богом, я умру в этом городе и никогда из него не выйду. Они убьют меня, ибо у них нет иного выхода кроме моей смерти».

Улица Ла Ферроннри