Генрих IV

Совещания закончились 17 сентября 1577 г. в Бержераке. За ними в конце месяца последовал Пуатьерский эдикт, который признавал, что введение в королевстве единой религии если и желательно, то неосуществимо на практике, разве что с применением силы и нанесением ущерба «бедному народу». Протестантское богослужение разрешалось в домах дворян, в городах и поселках, где оно проводилось до опубликования эдикта, а также в одном городе каждого судебного округа, за исключением Парижа и королевских резиденций. Эдикт утвердил реабилитацию жертв 24 августа, судебные палаты из католиков и протестантов и предоставление протестантам восьми укрепленных городов на шесть лет.

Король Наваррский, несмотря на недовольство окружения, обязался исполнять эдикт. «Для нас чрезвычайно опасно, — писал он жителям Бержерака, — если гугенотов обвинят в нарушении мира». И Дамвилю в следующем году: «Мир нельзя установить за один день, но я надеюсь, что со временем порядочные люди достигнут цели, несмотря на происки нарушителей спокойствия».

Однако не весь Юго-Запад безоговорочно принял Генриха. И особенно его бойкотировал Беарн. Обетованная земля кальвинизма косо смотрела на лавирующую и умеренную политику сына Жанны д'Альбре, а тем более на его распутное поведение. Церковный совет и Беарнские штаты относились к нему с той же сдержанностью. Выбор в качестве постоянной резиденции Ажана, потом Лектура, затем Нерака показателен: Генрих больше наместник Гиени, чем {172} суверенный виконт Беарна, так как все его мысли обращены к Франции. К счастью, рядом с ним был близкий человек, который мог вместо него управлять его пиренейской страной, — его сестра Екатерина. В начале 1577 г. он назначил ее регентшей Беарна.

Вокруг Генриха собралась группа беглецов из Санлиса. Пусть некоторые и покинули его, зато к нему перешло большое количество дворян — многие из окружения Месье. Как писал Генрих Дамвилю в августе 1576 г. из Ажана (они принадлежали к разным религиям): «Вы не можете себе представить, как хорошо ладят между собой католики и протестанты». Молодые гугеноты хранили ему верность во имя общего дела. Более редкая верность католиков высоко ценилась королем Наваррским, так как свидетельствовала о личной привязанности, которая ему льстила. Связывая свою судьбу с еретиком, они рисковали навлечь на себя немилость короля Франции.

При маленьком наваррском дворе молодые люди исповедовали каждый свою религию, не задирая друг друга. Однако королевская милость неизбежно вызывала соперничество. Лаварден и Ла Ну устроили потасовку в присутствии короля. К счастью, подобные эпизоды были редкостью. Сражения утоляли их жажду подвигов и славы, и Генрих великолепно умел поддерживать их пыл одобрительными словами, общими воспоминаниями, ласковыми прозвищами, редкими обращениями на «ты». В письме к Франсуа де Монтескью: «Чертов висельник, скоро я приеду отведать своего вина». К Мано де Бацу: «Прицепи крылья своему коню. Почему? Узнаешь от меня в Нераке; спеши, беги, лети — это приказ твоего государя, просьба твоего друга». {173}

Глава одиннадцатая. Партия в шахматы. 1578 - 1579