Читаем Генрих Сапгир. Классик авангарда полностью

В книге несколько сонетов с «минус-приемом», где катрены не зарифмованы, а терцеты рифмуются (например, «Путевые впечатления»). (При этом, целиком нерифмованных сонетов в книге около 20 %, и их большинство среди «Сонетов-89»)[266]. Есть у Сапгира сонет, в котором недостает одного катрена («Миледи»). Но таких — радикально-экспериментальных сонетов, открыто бросающих вызов традиции, — меньшинство. Большая часть сонетов свидетельствует об экспериментах Сапгира в области «обновления» сонета согласно его собственному сонетному кредо: «И изнутри трясу его сонет» (последний стих сонета «Дух»). Именно из экспериментов по «встряске» и «излому» изнутри строгой сонетной формы явствует основное направление формальных поисков Сапгира в «Сонетах на рубашках», особенно в тех, которые писались в 1975–77 гг. и вошли в парижское издание 1978 года.

Степень морфологического разнообразия внутри строгой сонетной структуры достигалась Сапгиром главным образом за счет деформации схемы рифмовки. Неконтаминированных (т. е. точно соответствующих традиционным сонетным структурам) сонетов у Сапгира около 20 %. Как и следовало бы ожидать, схема рифмовки французского сонета (с парной рифмовкой в начале терцетов) преобладает как основа для контаминации — хотя есть у Сапгира и итальянские сонеты, и записанные как английские («псевдоанглийские»). Выбор типа контаминации не случаен, а связан со смысловой нагрузкой того или иного сонета. Так, к примеру, пара «Сонет Петрарки I» и «Сонет Петрарки II» — контаминированные французские сонеты, а не итальянские, как можно было бы ожидать из названия. В этом один из источников внутренней иронии Сапгира-сонетиста. Теоретически можно предположить множество контаминационных «игр» с сонетной формой. Знавший русскую поэзию построчечно, Сапгир прекрасно понимал, что такого рода эксперименты с сонетной формой предпринимались его предшественниками в начале XX века и некоторыми из его современников, и поэтому вполне осознанно шел на «излом» формы[267].

Сонеты Сапгира поражают не только общим числом (80) и цикловой семиотикой (которой мы здесь не коснулись), но и своей современно-событийной тематикой и острым идеологическим наполнением, обрамленными в твердую форму. И, конечно же, одна из самых интересных черт «Сонетов на рубашках» — это их язык. Сапгир не раз с гордостью указывал на то, что его сонеты обращаются к широким пластам речи (сленг, арго, советский канцелярский язык, etc.) и сталкивают их с «высоким» и «литературным», как в сонете «Коктебель»: «<…> Где в балахоне греком шел Волошин / Хип „ловит кайф“ двусмыслен и взъерошен / Письменники здесь пишут похабель /И в самый цвет махровым их идеям / Живую душу сделали музеем / И Планерским назвали Коктебель»[268]. В некотором смысле, многие из сонетов Сапгира именно о превращении «Коктебеля» в «Планерское», о пертурбациях русского языка и культуры в советское время.

В середине 1980-х Сапгир говорил о целой книге под названием «Сонеты и катрены», в которую должны были войти его сонеты, а также отдельно стоящие четверостишия, которые он сочинял в 1979–81 годах. Часть метафизических катренов Сапгира вошла в цикл «Путы» (1980), другая — в миниатюрную книгу «Стихи для перстня» (1981), сочиненную по следам ориенталистских исканий поэта. «Стихам для перстня» был предпослан эпиграф из «Рубаи» Омара Хайяма в вольном, катренном переложении Сапгира, с державинской ноткой во втором стихе: «Поскольку все, что в мире существует, / уйдет, исчезнет, а куда — Бог весть, / все сущее, считай, не существует, / а все несуществующее — есть»[269].

Книге «Сонеты и катрены» не было суждено увидеть свет. В той форме, в которой Сапгир опубликовал сонеты книгой в Париже, а затем полный расширенный вариант — трижды в России (1989 и 1991; 1999 — в т. 2 Собрания сочинений), «Сонеты на рубашках» — близнец «Московских мифов», фасетчатая хроника жизни художника. Вместе с «Элегиями» «Московские мифы» и «Сонеты на рубашках» — лучшие книги второй трети творчества Сапгира, написанные после стремительного взлета «Голосов», «Молчания» и «Псалмов», но до книг 1980-х и 1990-х.

10. Классические игры на рубеже

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих литературных героев
100 великих литературных героев

Славный Гильгамеш и волшебница Медея, благородный Айвенго и двуликий Дориан Грей, легкомысленная Манон Леско и честолюбивый Жюльен Сорель, герой-защитник Тарас Бульба и «неопределенный» Чичиков, мудрый Сантьяго и славный солдат Василий Теркин… Литературные герои являются в наш мир, чтобы навечно поселиться в нем, творить и активно влиять на наши умы. Автор книги В.Н. Ерёмин рассуждает об основных идеях, которые принес в наш мир тот или иной литературный герой, как развивался его образ в общественном сознании и что он представляет собой в наши дни. Автор имеет свой, оригинальный взгляд на обсуждаемую тему, часто противоположный мнению, принятому в традиционном литературоведении.

Виктор Николаевич Еремин

История / Литературоведение / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное