Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

За предусмотрительность и основательность я дал посланнику соверен из этого кошелька. Затем убрал его вместе с письмом в шкатулку. Джейн оправдала мои надежды, проявив добропорядочность. Пусть же исчезнут мои подозрения. Пусть у меня не появится искушения испытывать ее дальше. Пусть во мне останется хоть доля невинности и веры, чтобы сам я не осмелился предложить Джейн Сеймур ничего грешного.

Апрель. Это слово ассоциировалось с прелестью возрождения природы. Пролетев над землей, свежий ветер унес с собой затхлую прель, и воздух наполнился забытыми прелестными запахами. Земля ожила, и от нее поднималось резкое и мощное благоухание, исполненное теплой и простой первозданности.

Волны весенних ароматов долетели и до дворцовых окон, и я решил отправиться на прогулку по лугам. Мне хотелось пригласить Джейн, но тогда пришлось бы брать в компанию и одну из ее почтенных наперсниц, поэтому я поехал один. Пастбищные и луговые угодья уже покрылись бархатистым изумрудным ковром; новорожденные листочки окрасили леса бледными, пастельными тонами: вовсе не зелеными поначалу, а лавандовыми, розоватыми, рыжеватыми и золотыми.

Кромвель завершил подготовку к арестам. Виновных возьмут под стражу после традиционных майских турниров.

– Тогда все соберутся вместе, и это упростит работу, – пояснил он. – На церемониях необходимо присутствие лейб-гвардейцев, это послужит прикрытием праведной цели, для которой они понадобятся в действительности.

Прикрытие, праведность, действительность… как усложнились переплетения этих понятий за последние полгода.

– Арестуем всех вышеозначенных, не привлекая внимания. В суматохе праздника никто ничего не заметит. Их можно увести всех разом после наступления темноты. Допросы отложим на второе мая. Суд успеем провести к десятому числу. А казни – самое позднее к пятнадцатому мая, – доложил он.

– Отлично.

Чем скорее все закончится, тем лучше.

– Вам, ваше величество, придется позаботиться о королеве, – в замешательстве добавил Кромвель.

– Безусловно.

Если она смогла сыграть свою роль, то смогу и я.

Мы с Анной заняли места в королевской ложе. Впервые я не принимал участия в майских турнирах. Логичным объяснением было мое неудачное падение во время январских состязаний. И все же мне с трудом удавалась роль простого зрителя, я не желал быть выжившим из ума стариком, который получает нездоровое удовольствие, наблюдая за чужими наслаждениями. Нет, с такой жизнью я не желал иметь ничего общего, упорно презирая и отрицая ее приметы.

«Надо смириться, – думал я, – безропотно принять испытания надвигающейся старости и дряхлости». Также и Христос притворился бессильным перед Пилатом. (Хотя не удержался от таинственного замечания о том, что власть прокуратору дана свыше.) Не гордыня ли, однако, сравнивать себя с Христом? Даже в смирении я находил гордость; я мог выискать ее в любой ситуации с той же легкостью, с какой выжимали сок из апельсина.

Анна надела белое платье. Похожий наряд она заказывала к своей коронации. Она знала, как прекрасно белый цвет оттеняет ее темные волосы и кремовую кожу; сила ее обаяния была столь велика, что в первые мгновения, сидя рядом с ней, я почти верил в невинность ее помыслов. А вдруг кто-то попросту оклеветал столь привлекательную и далекую от любой мерзости особу? Но неоспоримые знания подавили душевное стремление.

Мы не разговаривали. Каждый из нас приветствовал зрителей и участников. Солнечные лучи заливали поле, отражаясь от доспехов рыцарей. Я мечтал быть с ними, а не прозябать за барьером королевской ложи.

Все любовники Анны участвовали в состязаниях. Я внимательно следил за ней краем глаза, желая узнать, какими знаками внимания она одарит их. Уэстона и Бреретона она не удостоила даже взглядом (бедняги! подозревали ли они, как мало значат для нее?), зато просияла при виде своего брата Джорджа, который выступил вполне достойно (не мастерски, но определенно удачно). За ним на поле появился Норрис, выехав на бой с Фрэнсисом Брайеном. Перед началом он традиционно поклонился перед королевской ложей.

Внезапно Анна, подавшись вперед, уронила перед ним платок. Он подобрал его, поцеловал, приложил ко лбу и вернул ей. Их руки соединились в ласкающем пожатии.

Столь откровенная и возмутительная наглость послужила искрой, от которой вспыхнуло пламя моего гнева. Мог ли я спокойно смотреть на вопиюще дерзкое поведение Анны? Да, такое оскорбление невыносимо.

Я поднялся и тихо сказал ей:

– Итак, мадам, вас ждет заслуженное воздаяние.

И бросил на нее последний взгляд. Больше мне не суждено увидеть ее на этой земле.

Покинув королевскую ложу, я сообщил Кромвелю, что немедленно возвращаюсь во дворец.

– Произведите аресты сразу после окончания турнира, – приказал я ему. – Больше никаких задержек.