Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

– Бродяга Кромвель незаконно припал к царской кормушке, – продолжил Суррей. – А его место в кузнице. Северяне не зря были убеждены в его пагубном влиянии. Требования последнего «Паломничества» показали, как страдает добропорядочный честный народ под властью Кромвеля.

Он улыбнулся мне – ослепительно и молодо. Очевидно, подумал я, его жизнь хороша и безбедна.

– «Паломники» были изменниками, – мягко напомнил я. – Несколько сотен этих мятежников пришлось заковать в цепи и повесить. Не подразумевают ли ваши слова, что вы согласны с ними?

– Отчасти, в том, что касается выскочек…

На его лице появилось выражение, которое я называл «умильной маской Суррея». Ироничный изгиб губ, шутливый блеск в глазах… Говард словно говорил: «Смотрите, какой я дружелюбный и милый, несмотря на мои поистине впечатляющие полномочия, высокородное положение и таланты». На самом деле он заблуждался, поскольку не выглядел ни приветливым, ни привлекательным.

– А кого, собственно, вы имеете в виду? Кто такие эти ваши «выскочки»?

– Кромвель…

– Кромвели у нас пока не размножились. Вы употребили множественное число, так назовите же других.

– Педжет, – неохотно добавил он. – И Одли. И Денни. И Сэдлер… – Имена так и хлынули из него, точно поток, нашедший крошечную щель в стене дамбы… – И Сеймуры! – напоследок бросил он, передернувшись от ненависти.

– Который же из них? – небрежно поинтересовался я, словно меня это почти не волновало.

– Оба! Эдуард с его благочестивым, алчным ханжеством и Том с его пиратскими замашками – самодовольный чванливый хвастун. Никто из мужчин, конечно, не воспринимает его всерьез, поэтому он обратил свои чары на дам. О да, он метит высоко… по-моему, заглядывается на леди Марию. Впрочем, я далеко не одинок в этом мнении. Ваш брак с их сестрой окончательно вскружил им голову.

«Глупец, подумал бы о своей голове, – мысленно усмехнулся я. – Ты можешь как угодно ругать Кромвеля, но он никогда не обольщался на свой счет и не терял осторожности. Он не стал бы так опасно откровенничать».

– Они происходят из древнего благородного рода, – заметил я, презрительно глянув на Суррея. – Именно на честных и благопристойных англичанах строится будущее нашего королевства.

– Да-да, – поспешно согласился он, изо всех сил стараясь быть обаятельным. – Безусловно, Кромвель им и в подметки не годится… ибо Сеймуры не вынашивают тайных планов, разве что стремятся добиться всяческого признания своих заслуг. Впрочем, разве нам известны желания Кромвеля? Такое впечатление, что мирские дела его совершенно не интересуют. Потому-то его и прозвали… – он растерянно улыбнулся, – дьяволом.

Мне хотелось расхохотаться, но ситуация не позволяла.

– Да, мне говорили, что некоторым умникам удается заключить сделку с Сатаной. Обдумав все за и против, они подписывают договор с ним, так же как вы, к примеру, проворачиваете делишки с антверпенскими ростовщиками. Скажем: «Крайне заинтересованный господин такой-то обязуется с большими процентами вернуть выданную ссуду в двадцать тысяч фунтов к Духову дню тысяча пятьсот сорок второго года» – раз, и денежки в кармане. Или: «Продаю душу за оговоренные услуги» – получите и распишитесь. Кромвель, по-видимому, решился на такое… и существует так много признаков…

Он понял намек. Вся обманчивая игривость исчезла с его лица.

– Мой дорогой, приятель, да что с вами…

– Екатерина! – воскликнул Суррей.

Казалось, он вышел из транса.

Увидев, что мы увлечены разговором, Екатерина подошла к нам и игриво похлопала кузена по плечу.

– Пора уже занимать места, – укоризненно сказала она ему, – иначе вы ничего не увидите.

Ее весьма своевременное появление спасло нас от углубления в опасную тему. Она с усмешкой глянула на Генри. Он приходился ей двоюродным братом, но наследственные черты явно достались им от разных предков. Стройный Суррей был блондином. А малорослая пухленькая Екатерина – яркой шатенкой. Их роднила разве что светлая кожа.

Я предложил ей руку, мы выбрали места и приготовились слушать произведения для язычкового духового инструмента, написанные молодым сочинителем из Корнуолла.

Приземистый и смуглый, он и вправду выглядел как типичный корнуоллец. Его волшебные мелодии западали в память, они не походили ни на что слышанное мной раньше и навевали воспоминания о безвозвратно ушедшей юности, об утраченной кротости, нежности.

После выступления я поговорил с ним. Сначала я с трудом понимал музыканта из-за странного произношения – оказалось, мать говорила с ним исключительно по-корнийски. Я похвалил его игру и спросил, откуда он черпает вдохновение.

– В народной музыке, ваша милость, – ответил он. – Похожие мелодии популярны в Бретани. Мы с отцом частенько бывали там, и пока он занимался своим делом, я занимался своим.

– А кто ваш отец?

– Рыбак, ваша милость.

– А вы?

– Меня интересует музыка.

– И только?

– Да. Я музыкант.

– А кто же продолжит дело вашего отца?

– Возможно, сын какого-нибудь скрипача полюбит море, – сказал он, пожав плечами.