Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Ничто не предвещало дурного. В то утро я бодро встал с постели, надел туфли и приготовился к приходу цирюльника. Помню, глянул в окно и подумал: какие спокойные и на редкость скучные дни бывают в конце февраля. Небеса затянула грязноватая серо-белая пелена, оголенные черные ветви деревьев были неподвижны. Солнце пропало бесследно, окутанное густым облачным покровом. Приближался Великий пост – самое безотрадное время в году. Мир пребывал в изнеможении.

Внезапно стрела боли пронзила мой мозг, а голову словно сковал раскаленный обруч. Открыв рот, я хотел позвать врача, но не смог издать ни звука. Меня качнуло вперед, и я увидел, что на меня неумолимо и стремительно надвигается мозаичный узор паркета, грозя разбить мне лицо. Я не сумел поднять руку, чтобы защититься от удара, и рухнул на пол, точно срубленное в лесу дерево, сметая все на своем пути – столик с очками для чтения и вечерним молитвенником, большой канделябр на трех резных ножках. Я услышал, как хрустнул нос. Брызнула кровь. Но боли я не почувствовал. Пытаясь пошевелиться и подняться на ноги, я понял, что парализован. Вдруг стало трудно дышать, я был не в силах сделать простой вдох. Меня душила собственная кровь. Горячая и солоноватая, она заполняла мои легкие.

Кто-то приподнял и оттянул назад мои плечи, и изо рта у меня хлынула мерцающая алая струя. Яркая, блестящая и переливающаяся, как рубин. Потом все краски померкли, и я провалился в небытие.

Не знаю, долго ли я провалялся без сознания. Очнувшись – если можно так выразиться, – я смутно осознал, что лежу на кушетке. Меня окружали горы подушек и одеял, и я догадался, что пролежал здесь довольно долго. Рядом в камине плевался и шипел жаркий огонь, будто задыхаясь от огромного количества напиханных туда поленьев. Кушетку пододвинули близко к камину – видимо, меня хотели согреть. Приподняв руку, я провел ладонью по шелковистому меховому покрывалу. Оно сильно нагрелось. Мех едва не обжег мне руку, жар мог опалить его. Я попытался приподняться.

Ох! Теперь мне стало ясно, в каком тяжелом состоянии я нахожусь. Правда, тело освободилось от оков паралича, оно опять подчинялось мне. Я вновь и вновь поглаживал мех, ощущая его гладкость, просто чтобы проверить свои возможности. Однако покрывало вот-вот загорится! Отодвиньте же кушетку подальше от огня!

Приказывать было некому. При всем старании я не смог различить в окружающем полумраке ни единой тени. Уже хорошо. Это являлось благоприятным знаком. Никто не счел меня умирающим. Мне вспомнилось, сколько ревностных наблюдателей толпилось в покоях отца в последние недели его жизни. Боже милостивый! Ведь сейчас то же самое время года! Он слег в постель в январе; промучился кашлем февраль и март, а умер в апреле.

О, как мне захотелось поговорить с кем-нибудь! Я открыл рот.

Ни звука.

Язык у меня распух, онемел от бездействия. Я прочистил горло, тихо хрипя и напрягая мышцы рта. «Эй!» – попытался крикнуть я.

Полная тишина.

Я онемел! Господь лишил меня дара речи.

Я напряг мускулы гортани. Все напрасно. По-прежнему не раздалось ни единого членораздельного звука.

Ошеломленный собственным бессилием, я устало откинулся на подушки.

Должно быть, я не смогу разговаривать некоторое время. Но это пройдет. Должно пройти. Видимо, исцеление не наступает быстро и голос вернется ко мне чуть позже. Когда я рухнул на пол, то не мог пошевелить даже рукой. А теперь – пожалуйста.

Огонь изверг сноп искр и зашипел. Потом успокоился и начал вздыхать. «Как женщина», – подумалось мне.

Но что же случилось? День начался, как обычно, с церемонии утреннего туалета. И вдруг приступ дикой боли, паралич и падение. Хрустнувший нос… Подняв руку, я коснулся его. Он скрывался под плотной повязкой, с двух сторон поддерживаемой деревянными дощечками. Значит, и правда сломан.

Почему я упал на пол? Приступ какой болезни свалил меня с ног? Собравшись с силами, я опять напряг голосовые связки, желая произнести хоть слово. Тишина.

Меня поразила немота. Как отца Иоанна Крестителя, Захарию. Почему? Господь никогда не насылал кару без причины. Захарию Он наказал за то, что тот усомнился в благой вести посланного Господом ангела.

Моя Библия, как обычно, лежала рядом с кушеткой. Я открыл Евангелие от Луки и быстро нашел беседу Захарии с ангелом.

«Ангел же сказал ему: не бойся, Захария, ибо услышана молитва твоя, и жена твоя Елисавета родит тебе сына, и наречешь ему имя: Иоанн.

…И сказал Захария Ангелу: по чему я узнаю это? ибо я стар, и жена моя в летах преклонных. Ангел сказал ему в ответ: я Гавриил, предстоящий пред Богом, и послан говорить с тобою и благовестить тебе сие; и вот, ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется, за то, что ты не поверил словам моим, которые сбудутся в свое время»[128].

Неужели мне тоже послали весть или знак, а я отказался поверить?

Нет. Не помню ничего такого. Разумеется, мне очень хотелось бы услышать глас Божий или речь ангела. Всю свою жизнь я ждал этого. Но Всемогущий ни разу не удостоил меня словом.