Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

Верно. При встрече между людьми появляется особая связь, и в первый же день моего царствования я пробудил симпатию в моих подданных, проехав по городу к Тауэру. Они поняли, что я люблю их, и исполнились чувством преданности. Жители Лондона, Кента, даже французы, – всем довелось воочию узреть своего короля. В отличие от подданных Нортумберленда, Йоркшира и Шотландии. Северяне не были удостоены такой чести.

– Пожалуй, я съезжу к ним в гости, – сказал я, едва ли не удивившись собственным словам.

– Это будет королевское путешествие, – подначил епископ Гардинер. – С целью высокой государственной важности. Вы покажетесь шотландцам во всем величии, как когда-то предстали перед французами на «Поле золотой парчи».

Да. Конечно. Грандиозный план поверг меня в легкий трепет. Такой визит может стать очень значимым для нас и решить многие внутриполитические вопросы.

Когда мы покинули палату Совета, я похлопал лорда Клинтона по плечу.

– Мы остановимся у вас, – сказал я. – Вы примете нас с истинно северным гостеприимством? – Он радостно улыбнулся, а я спросил: – Как поживает леди Клинтон? Надеюсь, наш приезд не слишком обременит ее?

У нас с ним было нечто общее. Мы оба испытывали симпатию к одной женщине, и это объединяло нас.

– Бесси приболела, – помолчав, произнес он. – Вероятно, не привыкла к северному климату.

Я невольно пожалел дам, вынужденных отправляться за мужем в любое захолустье по его прихоти или выбору.

– То есть…

– Ее легкие.

Да, на одном из приемов я заметил у нее признаки чахотки, но быстро забыл о них.

– Понятно.

Нет нужды желать ей исцеления. Болезнь ее, увы, неизлечима. Мне вспомнились рассуждения доктора Баттса о том, что слабые легкие стали проклятием рода Тюдоров. В сравнении с этим ножная язва показалась мне пустяковой жертвой.

– Ваши слова опечалили меня, – наконец вымолвил я, мягко коснувшись его руки.

Он кивнул и, не взглянув на меня, отвернулся.

Бесси вернется в Линкольншир и проведет там последнее лето… Я помолился о том, чтобы оно выдалось теплым – пусть обильно цветущие луга насыщают воздух чудным ароматом тимьяна.

Как же я беззащитен перед грабительскими кознями смерти, вдруг горько подумалось мне. Она постоянно отбирала дорогих мне людей. Правда, наше родовое древо так хорошо ветвилось, что я, не жадничая, отдавал ей должные пошлины.

– Такова участь всего земного, – лицемерно пробурчал я себе под нос.

Хочется надеяться, что старуха с косой уже забрала себе львиную долю, а меня самого и моих близких еще не скоро призовут в мир иной. Но… у смерти составлен особый список, и сейчас мы значились в первых его строках.

Вернувшись в свои покои, я устроился в кресле и мрачно уставился в пол. Я желал быть один и одновременно нуждался в собеседнике. Когда меня одолевало столь противоречивое настроение, я мог вынести присутствие лишь одного человека – Уилла.

– Ты посылал за мной?

Я нехотя поднял глаза:

– Да. Нужна твоя помощь.

Никогда и никому я не говорил таких слов.

– Вот он я. Что тревожит нас?

И тогда я поведал ему, как смерть подбирается ко мне, хватая за горло тех, кто мне дорог. Я ощущаю ее пальцы и на своей шее, они сжимают ее, не дают мне дышать. Я перечислил всех, кого безжалостно отняла костлявая, и назвал тех, над кем она уже занесла свою косу.

– Я тоже чувствую ее приближение, – признался Уилл. – С недавних пор я начал замечать, что у меня постоянно что-то болит. Я вряд ли долго протяну… Внутри то там, то сям ноет и скрипит. Мое бренное тело нуждается в исцелении, недуги приводят меня в уныние. Эх, только в молодости мы беспечны и не думаем о старости. Однако недомогания наши – это еще не знак того, что последний час близок. Просто нам дарован долгий жизненный путь, и кончина близких свидетельствует о том, что нам отпущено больше, нежели другим. Философы, много размышлявшие о возможном долголетии, неизменно приходили к выводу: старики, пережившие всех, с кем сводила их жизнь, жаждут смерти, ибо их гнетет одиночество. Почему же так происходит? Ведь вокруг не меньше людей, чем в юности. Но очевидно, в преклонном возрасте уже не заведешь друзей-приятелей, не встретишь любимую. Родство душ прельщает нас в ранние годы и порой выдерживает все испытания судьбы, радуя нас и в старости. Если повезет, конечно.

Я кивнул. Брэндон. Мор. Моя сестра Мария. Бесси. Сам Уилл. Но Екатерина, моя милая Екатерина… ее я полюбил позже, и наш союз еще молод. Значит, я крепко держусь в седле.

Внезапно мрачное настроение исчезло, и печальный разговор стал утомлять меня. Я не удосужился тогда докопаться до причины возникшего раздражения. Грустил я потому, что Бесси, любовь моей юности, умирала, а раздосадовали меня намеки Уилла. Дескать, истощилась способность Генриха любить и быть любимым. Понятно, что он имел в виду Екатерину Говард и ее неуместность в моей жизни.

101