Генрих VIII и шесть его жен. Автобиография Генриха VIII с комментариями его шута Уилла Сомерса

А мы-то все время полагали, что они жили в платоническом браке! Теперь следующие три месяца за вдовствующей королевой будут ревностно следить и охранять ее так же, как принцессу Арагонскую после смерти Артура. Поистине, им выпали родственные судьбы.

Известие о кончине короля Генриха вызвало бурное ликование в Риме. Не веселился лишь кардинал Поль, и тогда папа спросил его: «Почему вы не радуетесь вместе с нами смерти этого закоренелого врага церкви?» А тот заявил, что новый король Эдуард уже пропитался заразой лютеранства и цвинглианства и его регентский совет тоже состоит из протестантов, поэтому Рим ничего не выиграл от смерти короля Генриха. Более того, вероятно, его наследник нанесет церкви еще больший урон.

Но пора вернуться к государственной гробнице Уайтхолла. Ежедневно на рассвете лорд-гофмейстер, взойдя на хоры, возвещал печальным звонким голосом:

– Помолимся милосердно о душе славного и могущественного принца, нашего покойного верховного суверена и короля, Генриха Восьмого.

Скорбящие, а некоторые из них бдели у гроба целую ночь, предваряя богослужение, тут же начинали бормотать молитвы, дабы позднее присоединиться к заупокойным песнопениям. Папа, безусловно, одобрил бы истинный католицизм наших обрядов.

И вот настал день, когда Генриху предстояло отправиться в последний путь, дабы занять отведенное ему место в склепе возле алтаря капеллы Святого Георгия. Рабочим пришлось изрядно потрудиться, поднимая здоровенные мраморные плиты и копая землю под ними. Они наткнулись на гроб Джейн, его царственные покровы потускнели и заплесневели, но выглядели вполне узнаваемыми. Поскольку Генрих пожелал упокоиться как можно ближе к ней, яму для его монументального саркофага выкопали совсем рядом.

К середине февраля все приготовления завершились. И тринадцатого числа этого проклятого месяца гроб вынесли из дворцовой церкви и установили на погребальную колесницу – так началось медленное двухдневное путешествие в Виндзор. Грандиозный девятиярусный катафалк, задрапированный траурными завесами, со скрипом покачивал нескладными и громоздкими боками, а за ним протянулась на три мили скорбная процессия с горящими факелами. По обочинам толпились любопытствующие зеваки, созерцавшие смерть, снизошедшую – или возвысившуюся? – до церемониального облачения королевских похорон.

Продвигаясь вдоль берега Темзы, катафалк нещадно трясся, громко дребезжал и даже постанывал. Изрезанную колеями и обледенелыми ухабами дорогу наспех выровняли, засыпав гравием, но, несмотря на величавую поступь запряженных в колесницу лошадей, королю досталось немало случайных тумаков. К концу короткого зимнего для, когда заходящее солнце повисло у нас прямо перед глазами, процессия достигла Сайона.

Монастырь бенедиктинцев, которые упорно сопротивлялись объявленному королем роспуску… Именно в этом аббатстве провела свои последние дни Екатерина Говард, отсюда ее на баркасе увезли в Лондон по Темзе, в направлении, противоположном нынешнему траурному шествию. Генрих не обрадовался бы, узнав, что проведет здесь ночь. Какой умник, интересно, выбирал маршрут?

Коней заставили втащить катафалк прямо под своды скромной церквушки. Затем их распрягли и увели, а гроб остался в темном церковном нефе, окруженный лишь принесенными факелами. Участники процессии удалились в жилую часть бывшего монастыря; они проголодались и нуждались в добром глотке вина. Король остался в одиночестве.

Должен признаться, что я ушел с остальными, поскольку промерз до костей и у меня разболелись суставы, а в приемном зале жарко горел камин.

Но беда в том, что Хэл остался один в темной и зловещей церкви. Если бы я сообразил тогда подсчитать заблудших овец и кое-что припомнил, то мне бы стало ясно губительное значение той даты: тринадцатое февраля – годовщина казни Екатерины Говард. И тогда я остался бы с ним.

После того как сонные плакальщики и хористы отслужили полночные мессы и удалились, в днище гроба, как говорили, образовалась щель и на каменные плиты начала изливаться королевская кровь – густая, алая. Ее падающие капли долго мерцали в отблесках пламени, а потом факелы потухли, свечи оплыли и начали гаснуть. И вот, когда померк благословенный свет, внутрь заползли духи ада, вознамерившиеся отомстить беззащитному королю. Еле теплились угасающие огоньки свечей, и перед тем, как церковь погрузилась во мрак, вдруг невесть откуда появилась огромная черная собака. Она проползла под катафалк и принялась лакать кровь своим длинным адским языком.

Она все еще чавкала и ползала там на брюхе, когда священник пришел служить заутреню. Еще не рассвело, и возившийся в темноте со свечами клирик вдруг услышал зловещее причмокивание и ворчанье.

В длину эта совершенно черная зверюга была с добрую лошадь. К тому же обладала змеиным хвостом, красными горящими глазами и блестящими клыками. С откровенной враждебностью это чудовище смотрело на человека.

Священник, увидев монстра, не пожелавшего убраться при виде праведных деяний, бросился наутек.