Гензель

— Ты выглядишь точно так же, как она, — шепчет он. — Всё в тебе. И я помнил тебя. Думаю, что говорил о тебе. Несколько лет спустя, Мать захотела узнать… Она захотела Гретель. Она сказала, что если я помогу ей… — он качает головой, его челюсть сжимается. — Но я не стал. Она сказала мне, что позволит тебе жить вместе со мной в комнате. Но я не думал… — он вновь качает головой. Его губы дрожат. — В ту ночь, когда она привезла тебя, я был… голоден. Я изнемогал и… я пытался отобрать тебя у нее, Леа. Я пытался, и не смог удержать тебя.

Слезы катятся по моему лицу.

— Если бы я знал, то никогда не рассказал бы ей о тебе, — выдыхает он.

— Во всем этом только ее вина, — говорю я. — Тебе было… больно.

Он отводит взгляд, затем опять встречается с моими глазами.

— Она приводила меня в свою комнату и укладывала на свою кровать и… ну… заботилась обо мне, — говорит он. — Она кормила меня и накачивала спиртным. Лежала возле меня. Мы были под кайфом от таблеток и она… иногда она трогала меня. Поначалу я не обращал внимания, — продолжает он. — Я не осознавал, что происходит, а когда осознавал, то не спорил. Но… всё стало хуже. Она любила… боль. Она причиняла мне боль то тут, то там… — он качает головой. — Это началось с моей руки, — он вновь встречается со мной взглядом, прежде чем смотрит на кровать. — Я не мог вытерпеть, когда к ней прикасались, а она… сжимала ее. Она сжимала ее и ну… сосала мой член. Я знал, что когда она причинит мне боль, я могу кончить. Боль… означала, что грядет удовольствие. Мы разговаривали в ванной. Она принимала ванну, а я пил. Затем она нашла Мальчика-с-пальчика и избавилась от меня. Она поместила меня в ту комнату. До того, как привезла тебя. Но она всегда… забирала меня. Она трахала меня в ванной. Он лежал в ее кровати. И затем, она возвращала меня в комнату. Она не хотела меня, — с его губ срывается грустный смешок. — Я тоже не хотел ее. Когда она пришла ко мне, рассказывая о Гретель… я упоминал о тебе до всего этого, и она нашла тебя. Я был… в отчаянии.

* * *

Лукас

Я обнимаю ее руками. Притягиваю ее к себе.

— Боже, Леа, мне так чертовски жаль.

Я хватаюсь за нее, сглатывая свои рыдания. Мое тело начинает трястись.

Она гладит мою шею.

— Все хорошо. Хорошо. Люк, я могу спросить у тебя кое-что? — она немного отстраняется и смотрит на меня широко раскрытыми глазами.

— Все что хочешь, — я легонько целую ее в волосы.

— Что случилось после того, как Шелли умерла? Куда тебя отправили, Люк? Как ты попал в Дом Матери?

Мое горло сжимается. Она не знает эту часть? Если нет, то, как мне рассказать ей? Я не могу рассказать ей правду о ее собственной матери. Ее биологической. Поэтому я лгу:

— Я был несовершеннолетним преступником, — медленно говорю. — Я убежал, — я глажу ее плечико. — А потом… люди узнали.

— Что узнали?

— Что я плохой. Я прошел больше, чем через двенадцать приемных семей. Они поняли, что я плохой.

— Шелли так не думала. Она любила тебя.

— Я, черт возьми, знаю, что она любила меня, — мое горло сжимается сильнее. — Любила меня, — шепчу я, — и в этом была ее ошибка.

— Это не ошибка, — говорит Леа.

— Она, бл*дь, мертва.

— Ты не убивал ее.

— Я виноват, — бормочу я. Я встаю с кровати и указываю ей на дверь. — Тебе нужно уйти, Леа. Я не могу больше говорить об этом.

— Я не могу просто уйти! — ее плечи поднимаются и опадают так, будто она вот-вот расплачется. — Я беспокоюсь о тебе. Я люблю тебя. Люк.

— Я не могу с этим согласиться, — говорю я, пятясь от кровати. Я приподнимаю свои забинтованные руки. — Я не могу даже прикоснуться к тебе.

— Да, ты можешь. — Она вздергивает подбородок. — И сделаешь это. — Она вылетает из комнаты и громко хлопает за собой дверью.

ГЛАВА 7

Леа

Через дорогу есть детская площадка с велосипедными дорожками, а на другой стороне высокие изгороди. Эхо рассказывает мне об этом, пока я слоняюсь по кухне без дела и переживаю о Люке.

Покинув комнату Люка, я нашла Эхо в кабинете, когда он учил Лану делать что-то на ее iPhone. Лана пыталась поймать мой взгляд, но я отказывалась смотреть на нее.

Я опускаюсь на колени и обнимаю Эхо.

— Время для детской площадки, — говорю я. — Хочешь пойти?

— Да!

Его няня — Хейли, поворачивается ко мне, продолжая готовить обед в школу.

— Вы не возражаете?

— Нет. Нет, мэм, — она улыбается, в ее голосе слышится южный акцент.

Я протягиваю Лане радионяню, когда Эхо бежит за водой и ботинками.

— У него все в порядке, но если тебе так спокойнее. — Она берет ее, посылая мне насмешливый взгляд, от которого я уклоняюсь.

Следующие два часа, мы с Эхо проводим в соседнем парке, и я узнаю, что сначала Люк его патронировал.

По всей вероятности, Люк принимал участие в какой-то волонтерской программе, по работе с детьми из гетто, которые были подвержены риску оказаться под влиянием «плохих факторов». Мать Эхо была наркоманкой, а когда они оказались на улице, Люк вмешался и предложил забрать Эхо на время.

— Он любит меня, — говорит Эхо с верхушки горки. — Поэтому он усыновил меня.

Вернувшись в дом, Лана протягивает мне радионяню.