Географ глобус пропил

– И застрелил бы, – подтвердил Будкин. – Такое состояние было. Только он побежал, а в спину стрелять некрасиво.

Служкин и Будкин, разгорячённые детскими воспоминаниями и вином, затеяли спор.

– Я звал тебя, Витус, когда за ружьём пошёл! – оправдывался Будкин. – Только ты спал!..

– Хотел – разбудил бы! – Служкин в негодовании даже стукнул гипсом об пол. – Ты меня всегда кидаешь и накалываешь!

– Когда это я тебя кидал и накалывал?!

– Да всю дорогу! Помнишь, например, мы ходили на рельсы под поездом деньги плющить? Я брал юбилейный рубль, а ты – простой, а потом ты мой взял себе, а свой подсунул мне!

– Так они уже ничем не отличались друг от друга!

– И всё равно!.. А когда я сделал стрелы с бомбочками на конце и отдал их тебе на хранение, ты их взял да поменял Насосу на солдатиков-викингов, а мне сказал, что стрелы у тебя отец отнял! Я всё знаю, всё помню! И моего жёлтого Чапая ты стырил, а мне подсунул своего с отломанной саблей – скажешь, не было такого?

– Ну, было, ну и что? Когда на санках за помойную машину цеплялись, ты же раздолбал мои санки в лепёшку – я же не пикнул!

– Так я не специально, а ты специально!

– А когда у меня в ванной мы морской бой устроили, кто смухлевал – сделал броненосцы из банок от селёдки? Я в них сто брызгалок воды вылил, пока они затонули, и всё равно они четыре моих галеры таранили и в комок смяли!

– Не четыре, а три. Я же тебе говорил: ходил я на стройку воровать обрезки линолеума для галер, а меня там сторож чуть не убил! Что я, дома с пола линолеум отдеру, что ли? Вот и сделал броненосцы из банок! Всё равно против моих двух броненосцев у тебя было целых восемь штук галер, да ещё с пенопластом внутри!

– Не восемь, а семь…

– Тем более! Ты и сам, Будкин, мухлевал дай боже как! Когда мы пластилиновыми крепостями воевали, я солдатиков нормальных слепил, а ты – каких-то дистрофиков, в которых и попасть-то иголкой невозможно было, потому что они сами тоньше иголки!

– Никаких не дистрофиков я налепил, а нормальных! Воин должен быть худощавым! Я тебе не этот, не Фидий, Аполлонов лепить! А ты меня наколол, когда мы батискафы запускали, – ты ведь ночью из него моего таракана выпустил, кому ещё-то? И когда макулатуру лямзили фантастику драть, ты себе «Технику – молодёжи» и «Вокруг света» забирал, а мне какие-то задрищанские «Юные техники» подсовывал! И книжку «Фарсаны», где роботы друг друга в пустыне колбасят, ты у меня захамил, хотя это кровно моя книжка была, я её лично зажуливал у двоюродной сеструхи! Не накалывал я тебя, а ты меня всегда!

Надя хохотала, слушая этот спор, и Тата тоже смеялась. Ей было радостно, что мама так довольна, что папа с Будкиным так смешно ругаются.

Вечером, когда Будкин ушёл домой, Надя стала мыть посуду, а Служкин уложил Тату в постель и достал книжку Пушкина, чтобы почитать ей сказку. Он выбрал «Сказку о мёртвой царевне». Надя управилась с посудой, а Служкин всё ещё читал.

– Закругляйтесь, – велела Надя. – Я спать хочу. Мне свет мешает.

– А ты гаси его, – предложил Служкин. – Я дальше наизусть помню.

– Глупости какие… – пробурчала Надя и погасила свет.

Она легла, а Служкин, сидя на полу возле кроватки, читал дальше.

Королевич Елисей искал свою царевну. Он расспрашивал о ней солнце – солнце не знало. Он расспрашивал месяц – и месяц тоже не знал. Он спросил у ветра.

«…Я жених её». – Постой, —

читал в темноте Служкин, —

Отвечает ветер буйный:
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места,
В том гробу твоя невеста».

Служкин остановился. Тата спала и дышала ровно. Надя закуталась в одеяло, отвернулась к стенке и плакала.

Служкин сел к Наде на кровать и погладил Надю по плечу.

– Ну, Наденька, не плачь, – попросил он. – Ну перетерпи… Я ведь тоже разрываюсь от любви…

– К кому? – глухо и гнусаво спросила Надя. – К себе?

– Почему же к себе?.. К тебе… К Таточке… К Будкину… К Пушкину…

Глава 33 Бетономешалка

В середине февраля Будкин возил Служкина на осмотр в травмпункт. Он пожелтел от выкуренных сигарет, пока ждал Служкина то от хирурга, то с рентгена, околачиваясь по коридорам больницы в толпе перепуганных детей, побитых старух и похмельных мужиков. Наконец он дождался, ругаясь, погрузил Служкина в машину и повёз домой.

Погода стояла снежная, студёная и пасмурная. Дорога по ступицу колёс была завалена серо-бурой массой снега, смешанного с грязью. Перелопачиваемая автомобилями, эта каша ездила туда-сюда по чёрному обледенелому асфальту. На автобусных остановках мёрзли толпы, и за сотню метров до них вдоль обочины уныло торчали, протянув руки, голосующие.

Будкин неожиданно затормозил. Девушка в парке перебралась через сугроб с прослойками сажи и открыла переднюю дверцу.