География времени. Повести и рассказы

– Не надо, барыня, – попросила та, увидев у Софьи Дмитриевны слезинку на реснице, – а то я тоже сейчас заплачу…

– Хорошо, хорошо… А какое сегодня число?

– Так шестнадцатое января.

Софья Дмитриевна забеспокоилась:

– Что на службе Алексея Арнольдовича? Там знают о случившемся?

– Знают. Кулик сам к начальству ездил. До того, как пропасть…

– Пропасть? – недоумённо подняла брови Софья Дмитриевна. – Ты о чём?

– Мне, Софья Дмитриевна, много о чём нужно вам рассказать.

– Так скорее рассказывай!

– Вы только не волнуйтесь. И простите меня Христа ради, потому что из-за меня всё случилось…

А произошло вот что.

Тринадцатого января, в полдень, когда жар у Софьи Дмитриевны ненадолго отступил, и она заснула спокойным сном, Глаша вошла в её пустую спальню. Глаша, конечно, понимала, что нарушает запрет, но слишком хотелось ей изведать полёт во Времени. Именно полёт, потому что само Время её мало интересовало: занесёт ещё, не дай Бог, к этим опричникам… Главное, с места не сходить и вовремя зажмуриться.

Увы, ничего замечательного в полёте не было – просто, как будто теряешь сознание. Да и как-то странно переместилась Глаша во времени, поскольку попала она вовсе не в прошлое. Судя по привычному виду Мясницкой и одежде прохожих, это было настоящее. Даже метель всё также вилась, посвистывая, вдоль домов.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – услышала она справа от себя знакомый голос, умягчённый интонацией вежливости. Глаша повернулась и увидела Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду. Не изволите ли со мной проследовать?

«Зачем ему барыня в горячке? – подумала она. – А я ему зачем? Не понимаю. Похоже, ничего у меня не получилось: никакое это не перемещение во времени, а дурацкий сон». И она крепко зажмурилась…

Закрывая за собой зеркало-дверцу, Глаша твердо решила никогда больше не ходить в потайную комнату – как и велела ей Софья Дмитриевна.

А на следующий день Глаша возвращалась из чайного магазина Перлова. Переходя от «китайского домика» на другую сторону Мясницкой, она остановилась, чтобы пропустить проезжавшие сани. Неожиданно ей в лицо бросилась метель, гулявшая по Москве вот уже несколько дней, и Глаша плотно сомкнула веки.

– Аглая Спиридонова, если я не ошибаюсь? – раздался справа голос Кулика. – А я как раз к Софье Дмитриевне иду.

Глаша опешила: что это? вчерашний сон?

– Не изволите ли со мной проследовать? – в полном соответствии с её видением продолжил Кулик.

Глаша закрыла глаза, постояла так довольно долго, потом открыла их, и… пристав никуда не исчез.

– Соринка попала? – участливо спросил Кулик.

«Какая соринка?» – скользнуло поверх единственной, во весь мозг, мысли: если это явь, то что было вчера?

– А барыня болеет… – ответила Глаша после паузы, в течение которой поняла: вчера она, действительно, перенеслась во времени, но не в прошлое, а в будущее, на день вперед!

– Вот я её и проведаю. Доложу, что на прошлой неделе посетил начальство Алексея Арнольдовича. По долгу, так сказать, службы. Его превосходительство был весьма огорчён случившимся с господином коллежским асессором… Так не появлялся барин?

– Нет, не появлялся. А у барыни горячка, в беспамятстве она.

– Ну, Софья Дмитриевна мне, может, и не понадобится. Если вы, Аглая, поможете…

Сердце у Глаши вздрогнуло и повернулось как-то неловко, с тихой болью, и, словно от этой боли, родилось прозрение: а ведь знает Кулик про их с Софьей Дмитриевной тайну!

«Нет, нет! Я не верю! Ни за что на свете!»

Пока ужасное откровение не успело овладеть рассудком, его ещё можно было вытеснить, заглушить, и Глаша начала мысленно ругать себя, называя выдумщицей и трусихой.

Путь предстоял недолгий. Подумав об этом, Глаша испытала некоторое облегчение: скоро уж придём, и все разъяснится, хуже нет неведения.

Перед самым домом Кулик замедлил шаг.

– Час назад у меня была Клавдия, – начал он тихим голосом, и сердце у Глаши опять вздрогнуло, и снова прежнее озарение возникло перед ней, мгновенно заставив уверовать в себя.

– Вчера, – продолжил пристав, – она обнаружила загадочный ход куда-то из спальни и увидела, как вы оттуда выходили. Не там ли, куда ведёт этот ход, томится в неволе бедный Алексей Арнольдович?

Он замолчал и уставился на Глашу холодными глазами. В отличие от январского мороза, ярко подрумянившего её светлокожее лицо, этот взгляд сделал Глашу пунцовой.

– Господь с вами… – растерянно прошептала она.

– Значит так, – жёстко сказал пристав. – Сейчас мы заходим в квартиру, и вы ведёте меня к вашей барыне, чтобы она чистосердечно во всём призналась. В случае, если та в беспамятстве, вы немедленно ведёте меня к Алексею Арнольдовичу, и я вам, как соучастнице преступления, делаю послабление. И учтите: отпираться бесполезно, ведь Клавдии известно место, откуда начинается ход. Оно за зеркалом. Верно? А способ проникнуть туда, ежели вы решите молчать, отыщется непременно.

Глаша подавленно молчала. Никогда еще не попадала она в такую беду.

Клавдия открыла дверь, едва Кулик повернул вертушку механического звонка. На Глашу она не взглянула. Она вообще беспрерывно смотрела в пол, даже когда пристав обращался к ней.