География времени. Повести и рассказы

– Да пойми ты: совершенно неизвестно, в каких обстоятельствах можно оказаться! Вот, например, триста лет назад там, где сейчас Мясницкая, наверняка разъезжали на конях опричники. И любой из них, попадись ты ему на глаза, может схватить и умчать тебя неведомо куда. Ты уверена, что сумеешь благополучно освободиться и найти потом нужное место? А, скорее всего, ты его даже не сыщешь: Мясницкая тогда была, наверно, не Мясницкая, а Почтамта и дома Юшкова не существовало вовсе.

– Что вы такое, барыня, говорите! Опричники какие-то… Нечто когда-нибудь по Москве разбойники разъезжали?

– То-то и оно, что разъезжали… И ещё много чего случалось!

– Так что же делать?

– Пойдём отсюда, – взяла Софья Дмитриевна Глашу за локоть.

Объяснение с ней подействовало на Софью Дмитриевну успокаивающе. Теперь происшедшее не потрясало, как прежде, – ведь даже ужас, усмирённый разумом, становится только пережитым страхом.

Они прошли коридором в спальню. Софья Дмитриевна без особого труда нашла и нажала на оправе кнопку. Проём в стене тут же закрылся, и она увидела себя в зеркале. Во всём – от лица с тёмными окружьями глаз до подола платья, тяжёлыми складками упавшего на пол, – сквозила какая-то застылость изваяния – изваяния скорби. Как же глубоко, до самой её сути, вошла боль! Да и Глаша, всегда светлая, как лужок на солнце, выглядела погасшей.

– Идём в гостиную, – сбрасывая оцепенение, сказала Софья Дмитриевна.

Потом спросила про кухарку:

– Мы одни дома? Где Клавдия?

– Так она в синематографе. Вы же ей ещё утром разрешили пойти.

Софья Дмитриевна опустилась в кресло, на подлокотнике которого – вспомнила она – еще утром сидел её Алексис…

– Глаша, она не должна ничего знать. И вообще, никто ничего не должен знать! Пообещай мне, что будешь молчать.

– Да вот вам крест! Разве ж я не понимаю? Только как быть с Алексеем Арнольдовичем? Его же на службе хватятся.

Софья Дмитриевна прикрыла рукой глаза.

– Глаша, иди. Мне надо побыть одной.

Ничего иного не приходило на ум, как только сообщить об исчезновении мужа в полицию. Конечно, придется солгать, что вечером 2 января он вышел из дома и не вернулся. Но так лучше, нежели она объявит правду, и её сочтут не в себе. Трудно представить, какие это может вызвать последствия. И самое страшное из них – разлучение с домом (не оставят же душевнобольную на попечение прислуги, а родные её далеко). Но покидать теперь эту квартиру нельзя ни в коем случае! Иначе пропадет единственная возможность связаться с тем миром, где теперь Алеша.

7

Приехавший к вечеру следующего дня участковый пристав был вежлив, но угрюм.

– Кулик Василий Геннадьевич, – отрекомендовался он. – Прошу великодушно простить, однако мне теперь же надлежит выполнить ряд процедурных действий.

Всё говорило в нём о неудовольствии заниматься этим пустым делом, да ещё в Святки. Опыт подсказывал ему, что розыск коллежского асессора не даст, скорее всего, никакого криминального результата.

– Прошу садиться, – указала ему на стул Софья Дмитриевна.

– Сударыня, отчего решили вы, будто с господином Бартеньевым что-то случилось? Ведь он всего одну ночь отсутствовал. Тому может быть множество причин, вполне, между прочим, прозаического свойства.

Говоря это, Кулик с осторожностью располагал свое грузное тело на стуле, казавшемся ему довольно хрупким.

– Каких же, например?

– Ну, знаете ли – тёплая дружеская компания, карточная игра…

– Вы хотите закончить женщинами лёгкого поведения?

Кулик одобрительно взглянул – ну вот же, умница, всё понимаешь!

– Мой муж не таков…

– Конечно, конечно, – пробормотал он, и глаза его, словно столкнувшиеся с чем-то бесконечно знакомым, устало моргнули.

– А ко всему прочему, сегодня мы должны быть на Предводительском бале в Благородном собрании. Ни при каких обстоятельствах Алексей Арнольдович не допустил бы, чтоб пропустить его.

– Разумеется, разумеется… – взгляд его сонно помутнел, но Кулик тут же встрепенулся. – Ну-с, позвольте начать? Я хотел бы осмотреть все комнаты.

– Что ж, пойдемте. Однако это странно. Уж не думаете вы, что мой муж спрятался где-нибудь под кроватью?

– Не думаю, но таков порядок.

В спальне Кулик задержался перед зеркалом.

– Какое большое, – произнес он, проводя рукой по оправе.

У Софьи Дмитриевны звонко забилось сердце. Она даже испугалась, что Кулик его услышит. В следующее мгновение, конечно же, пришло осознание невозможности этого, однако легче ей не стало. Кулик, словно зная правду и изощрённо оттягивая момент истины, всё оглаживал и оглаживал раму. Софье Дмитриевне явилась ужасная мысль: «А вдруг ему, действительно, всё известно?! Неужели Глаша успела проговориться?»

И тогда Кулик повернул к ней гладкое свое лицо:

– Ну-с, проследуем дальше?

Софья Дмитриевна остро испытала к нему неприязнь, которая стала еще больше, когда по завершению осмотра комнат, Кулик объявил:

– Теперь мне необходимо опросить вашу прислугу. С глазу на глаз.

– То есть в моё отсутствие?

– Прошу великодушно простить, – учтиво поклонился Кулик. – И тем не менее… Так сколько у вас человек прислуги?

– Горничная и кухарка. Как в каждом приличном доме.