Геомант

Воцарилась напряженная тишина. Надзиратель Грист словно обратился в статую. Ясно различимый пряный запах ниги заполнил все пространство. Ниш не осмеливался надеяться. Наконец в коридоре раздался топот множества ног, и в зал вернулись солдаты и летописцы. Спустя некоторое время неслышно подошла Юлия.

— Ну? — выжидающе поднял брови Флудд.

— Мы ничего не нашли, — ответил первый солдат.

— Вы подтверждаете это? — обратился наместник к писцам. — Обыск был тщательным?

— Все было так, как они говорят…

— Проклятие! — взревел Грист. — Я потребую компенсацию за урон, причиненный моей репутации.

— Конечно, — сказал наместник. — Как только докажешь свою невиновность.

— Но солдаты ничего не нашли! — огрызнулся Грист.

— А чувствительница? Она принимала участие в обыске?

— Да, лар, — в один голос ответили оба летописца.

— Юлия, подойди сюда, — позвал Флудд. — Ты тоже ничего не нашла?

— Только это.

Чувствительница вынула из-под одежды потрепанный кожаный кошель.

— Это было спрятано под полом и запечатано чарами, — пояснил один из летописцев.

Наместник перевернул кошель и высыпал на пол его содержимое. Целая пригоршня звенящих слитков платины. Глаза наместника встретились с глазами Гриста, и на лице Флудда вспыхнуло такое сильное презрение, что у Ниша по коже поползли мурашки.

— А я-то гадал, как ты удовлетворяешь свою привычку к ниге на жалованье надзирателя!

Грист ничего не ответил, но его глаза беспокойно забегали.

— Ты неудачник, Грист. Ты был плохим надзирателем, никудышным сержантом, а потом снова паршивым надзирателем.

— Все против меня, лар. Люди всегда пытались меня унизить.

— И во всем этом виноват кто-то другой?

— Да, да, конечно!

— Что ты еще можешь сказать в свое оправдание, Грист?

— Чувствительница лжет, лар. Они все лгут. Они никогда меня не любили.

— Мне ты тоже никогда не нравился. Но ведь это не единственная твоя вина, не правда ли? Это ты испортил кристаллы Тианы. Ты отравил ее каллуной. Ты убил аптекаря, чтобы заткнуть ему рот.

Грист молчал.

— Предатель Грист, ты будешь казнен завтра на рассвете способом, который соответствует твоему ремеслу и занимаемой должности. Помощник, какой это будет способ казни?

Женщина что-то прошептала ему на ухо.

— Очень подходяще, — сказал наместник с дьявольской усмешкой. — Тебя сбросят в камнедробилку. Уведите его!

Солдаты уволокли кричащего и ругающегося Триста из комнаты.

— Мастер Иризис, — продолжал Флудд. — Все недоказанные обвинения сняты. Наказание за доказанные провинности откладывается на год. В случае надлежащего исполнения обязанностей мастера на производстве наказание может быть отменено. Судебное разбирательство на этом закончено.

Ниш поднялся со своего места.

— А как же быть с Моссом, лар? Нельзя позволить…

— Мосс был моим осведомителем на заводе последние семь лет, — негромко ответил наместник. — И, надо признать, очень хорошим осведомителем. Никто ни разу его не заподозрил. Ты мог бы у него многому научиться, мальчик. Но в этих краях он больше никогда не появится.

ГЛАВА 52

После шести недель каторжного труда напряжение ослабло. Люди были настолько измотаны, что участились ошибки и увеличилось количество несчастных случаев. Теперь они работали по шесть полных дней в неделю, а на седьмой — получали полдня отдыха. Во второй из этих урезанных выходных, когда Ниш сидел в затемненной комнатке чувствитель-ницы, Юлия внезапно подпрыгнула. Как обычно, на ней не было другой одежды, кроме штанишек и майки из паутинного шелка, сквозь который заманчиво просвечивала гладкая кожа.

— Я ВИЖУ ее!

— Юлия! — Ниш бросился к девушке с распростертыми объятиями, но она оттолкнула его. — Извини! — Ниш позабыл, какая чувствительная у нее кожа. — Я так обрадовался!

— Твоя одежда словно железными крючьями впивается в тело. Я тебя не ударила? Я так старалась ее увидеть, Ниш!

Юлия теперь стала чувствовать себя намного лучше. Она редко надевала маску, предпочитая защитные очки. Один или два раза она выходила из помещения без наушников и ушных затычек. Такой риск был для чувствительницы серьезным испытанием, но она выдержала. Ее мозг мог справиться с перегрузкой одного органа чувств, если все остальные были надежно защищены. Если уши были закрыты, дневной свет Юлию уже не раздражал так сильно, как прежде. Только обоняние оставалось все таким же сверхчувствительным. Может быть, даже чуточку больше, словно компенсируя остальные органы. Тончайшая струйка какого-то запаха, не ощутимого для нормальных людей, могла надолго вывести ее из себя. За пределами своей комнаты Юлия всегда ходила с затычками в ноздрях.