Геополитические проекты Г. А. Потемкина

Русская партия в Польше, которая иногда называлась также «потемкинской» и содержалась фактически на деньги светлейшего князя, еще в конце 70-х годов предпринимала попытки предать владениям Потемкина в Литве и Белоруссии официальный статус индигината, т. е. полунезависимого княжества. Английские дипломаты при русском дворе сообщали в Лондон о стараниях партии, поддерживавшей Потемкина в Варшаве, устроить его брак с графиней Урсулой Замойской, чтоб таким образом ввести его в семейный круг родов, обычно претендовавших на польскую корону. Графиня только что развелась со своим первым мужем Р. Потоцким и готова была вступить в новый выгодный альянс {435}. Эти курьезные усилия польских сторонников светлейшего князя пресеклись в 1781 г., когда любимая племянница светлейшего князя А. В. Энгельгардт, по преданию хранившая один из экземпляров брачной записи Екатерины II и Г. А. Потемкина, была выдана дядей замуж за коронного гетмана К. П. Браницкого и на время увезла бесценный документ в Польшу.

Слухи о возможных претензиях Потемкина на польскую корону не могли не тревожить Екатерину II, которая привыкла рассчитывать на абсолютную преданность Григория Александровича и не хотела делить его ни с одним другим государством. Свою позицию она довольно ясно дала ему понять еще в 1779 г. по поводу Курляндии. Во время встречи в местечке Хвостово Станислав-Август высказал Потемкину предложение превратить его владения в польской области Смела в особое владетельное княжество, зависимое от польской короны, подобно Курляндии, но Григорий Александрович деликатно отклонил это предложение {436}. Поступок Станислава-Августа вызвал у императрицы раздражение. Польский король действовал через ее голову. Даже сама попытка поставить ее соправителя в зависимость от другого государя, учитывая положение Польши, сугубо фиктивную, очень не понравилась Екатерине П.

Ко времени свидания в Каневе страсти накалились. Противники Потемкина старались убедить императрицу, что союз с Польшей выгоден только лично светлейшему князю, а для России вреден и опасен. Григорий Александрович со своей стороны требовал от Екатерины II решительного объяснения с польским королем по вопросу о союзе. Учитывая позиции столь разных сил, боровшихся при дворе, Екатерина II избрала компромиссный вариант. Она подтвердила согласие встретиться с польским королем на своей галере, но так, чтоб это свидание длилось не более нескольких часов {437}. Встретившись с императрицей в Киеве, Потемкин попытался склонить ее к более продолжительному пребыванию в Каневе, чем и вызвал недовольство своей августейшей покровительницы.

В воскресенье 25 апреля в 10-м часу утра великолепная флотилия из 12 галер и множества более мелких судов приблизилась к Каневу {438}. Это место было выбрано не случайно: здесь польская граница выходила к Днепру, и король мог, не нарушая закона, запрещавшего ему без позволения Сейма покидать пределы Польши {439}, встретиться с Екатериной П.

Станислав-Август ожидал обстоятельного делового разговора со своей царственной соседкой. Однако Екатерина II предупредила его, что день их встречи будет посвящен исключительно веселью. Она провела Станислава-Августа в свою каюту, где их беседа с глазу на глаз продолжалась не более получаса, король передал императрице еще одну собственноручную записку о польских делах и выразил надежду, что пребывание Екатерины будет более продолжительно.

Сегюр описывает, как выглядела со стороны эта несколько натянутая встреча. «Флот наш остановился под Каневом, в котором выставлены были польские войска в богатых мундирах, с блестящим оружием. Пушки с кораблей и из города возвестили прибытие обоих монархов». Парад польской армии был рассчитан на то, чтоб произвести на императрицу впечатление и убедить ее в готовности военных сил возможного союзника. Однако Екатерина не проявила никаких эмоций по этому поводу и держалась с королем довольно холодно. «Когда он вступил на галеру императрицы, - продолжает Сегюр, - мы окружили его, желая заметить первые впечатления и слышать первые слова двух державных особ… Но мы обманулись в наших ожиданиях, потому что после взаимного поклона, важного, гордого и холодного, Екатерина подала руку королю, и они вошли в кабинет, в котором пробыли с полчаса. Они вышли, и так как мы не могли слышать их разговор, то старались [97] прочитать в чертах их лиц помыслы их, но в них ничего не высказалось ясно. Черты императрицы выражали какое-то необыкновенное беспокойство и принужденность, а в глазах короля виднелся отпечаток грусти, которую не скрыла его принужденная улыбка… За обедом мало ели, мало говорили, только смотрели друг на друга, слушали прекрасную музыку и пили за здоровье короля при грохоте пушечного залпа» {440}.