Геополитический романс (сборник)

Старшой храпел в лодке, уставив в небо неприличную бороду. Азиат в танкистском шлеме и лысенький, выгрузив из лодки нехитрый инструмент, устроились на крылечке с засаленными краплеными-перекраплеными картишками. Картишки гаденько шлепали о крыльцо, как будто тряпичная бабушка шелестела беззубым ртом-варежкой матерны.

— Клади на крыльцо, — отозвался лысенький.

— Что за имя: Леон? Кто назвал? Ты русский или какой? Почему Леон? — тяжело и сумрачно посмотрел на Леона из-под шлема азиат.

Леон хотел послать самозваного танкиста куда подальше, но, встретившись с немигающими крапчатыми глазами убийцы, пробормотал, что он не Леон, а Леонид, а если бы и был Леоном, так это ничуть не более странное имя, чем, к примеру, Сам.

— Справэдлыва, — неожиданно согласился азиат. — Сам — армянское имя, сокращенно от Самвел. Леон хуже. У нас был один знакомый Леон. Плохо кончил, — покачал головой, — очень плохо. Хотя, — задумчиво добавил после паузы, — в сущности, все кончают одынакова.

— Не задерживай паренька, Сам! — Лысенькому, видать, привалила лихая карта. Ему не терпелось обыграть Сама.

А тот как чувствовал. Бросил карты на крыльцо, взял с крыльца пачку чая.

— Турэцкий! Дожили! Турки нас потчуют чаем, да еще, — вдруг, как барсук, раздув ноздри, шумно нюхнул пачку, — радиоактивным! Во что превратили страну!

— Нам ли, Самыч, после Чернобыля бояться радиации? — самопроизвольно гримасничая, хохотнул лысенький.

Леон подумал, что он, видимо, еще окончательно не оправился то ли после инсульта, то ли какой нервной болезни.

Напоминание о Чернобыле всколыхнуло в Саме неотболевшие чувства. Он разразился нескончаемой матерной тирадой, из которой Леон выловил, что Сам, старшой и лысенький привлекались через военкомат на работу по дезактивации зараженной зоны и что их за это не только не наградили медалями, но еще и сильно недоплатили.

В лодке заворочался, захрипел, как будто его душили, старшой.

Леон поспешил уйти. Ему было тяжело и неприятно общаться с этими людьми.

То были люди дна. Причем не просто физического, вырожденческого, а еще и духовно-нравственного дна. Только трех создала природа! Не случайно, знать, именно к дяде Пете нанялись эти симпатичные строители. Чувствовала родственную душу.

Со дня приезда в Зайцы не видел Леон дядю столь деятельным и оживленным, как в день гнатия (или гонения? А может, на украинский манер, гоньбы?) самогона.

По патио разлился кисло-сладкий, тошнотворный бражный дух. Отяжелевшие ласточки едва таскали по воздуху длинные серповидные крылья. С большим трудом, цепляясь за край, попадали в гнездо. А когда застучала из краника по дну эмалированной кастрюли первая горючая капель, немедленно проверенная дядей Петей на горение, они и вовсе остались в гнезде, свесив на глиняный бордюрчик черные в рыжих шапочках головки.

— Снимем пробу? — орлом зыркнул на Леона дядя Петя, перелив первую порцию из кастрюли в стакан.

— Свиней надо покормить, — тускло напомнил Леон. — Прививки кроликам. Вакцина в холодильнике.

— Что? А? — Дядя Петя сам был как загипнотизированный кролик. Его гипнотизировала прозрачная огненная жидкость в непривычно чистом (неужели по этому случаю вымыл?), прямо-таки каком-то хрустальном стакане. Кролику так же трудно было не прыгнуть удаву в пасть, как дяде Пете не опрокинуть в пасть содержимое стакана. Собственные кролики, а также свиньи, куры, гуси и утки были сейчас бесконечно далеки от него. У дяди Пети задрожали руки, на лбу выступил пот. Он собрал остатки воли в кулак, мужественно перелил самогон через воронку в черную бутылку из-под шампанского. Это стоило ему чудовищных (даже в начале программы «Время», то есть за мгновение до сна, он не выглядел таким измотанным) усилий. — Да-да, покормить, — механически, как робот, вытряс в корыто из мешка остатки комбикорма, залил кипятком, нарубил туда же тесаком хлеба. Обычно дядя Петя проделывал это на улице, а тут в патио, лишь бы подольше подышать бражно-самогонными горячими парами.

— Ты иди, — предложил Леон. — Я послежу.

— Нет! — обреченно (мол, рад бы, да никак!) вздохнул дядя Петя. — Только кажется, что просто, на самом деле творческий процесс: цвет, запах, крепость. За огоньком глаз да глаз. Главное, чтоб муть не поперла. Гвоздички, что ли, бросим для духа?

Сыпанув в булькающий на газу бражный чан горсть гвоздички, с наслаждением вздохнув, дядя Петя как пушинку подхватил полное свиное корыто и вышел вон со зверской песней, точнее, с арией князя Игоря из оперы Бородина: «О дайте, дайте мне свободу…»

Леон подумал, что сердцу алкоголика точно так же, как сердцу девы, нет закона. Удержать дядю Петю от пьянства будет так же трудно, как рвущуюся на свидание деву, то есть попросту невозможно. Дядя Петя сам возьмет свободу. Но, в отличие от князя Игоря, не для того, чтобы искупить позор, а — впасть в новый.