Тут на улице рядом с жалким аристарховским «фордишком» притормозил новенький, литой, синий, как грозовая, беременная градом туча, «БМВ», и уже настоящий немец — стриженый, седой, со стальными глазами и тяжелой тевтонской челюстью — хлопнул дверью, пиликнул брелком с сигнализацией, направился в частную картинную галерею «Вертолет» с таким решительным видом, как будто вознамерился купить все разом и оптом.
Аристархов разбирался в немцах. Этому, хоть он и выглядел на пятьдесят, было за шестьдесят, и занимался он чем угодно, только не артбизнесом. Одному Богу было известно, что ему в частной картинной галерее «Вертолет»?
Глаза у Лены между тем распахнулись, как у девочки при виде давно ожидаемого подарка. Ее повело. Она ухватилась рукой за столик. Потом судорожно, не обращая внимания на стоящего рядом Аристархова, выхватила из сумочки помаду и зеркальце. Какой-то она сделалась суетливо-жалкой и одновременно беспомощно-растерянной. Аристархов вдруг обратил внимание, как тщательно она причесана, как продуманно одета, как ненавязчиво подведены у нее глаза, какой тонкий аромат у ее духов. Лена слабо затрепетала навстречу недоуменно вставшему в дверях немцу. Боже мой, изумился Аристархов, да ведь она здесь среди своих картин ждет… принца, что ли? Чтобы, значит, взял за руку и… Ей же не пятнадцать лет! Аристархов был совершенно уверен, хотя, естественно, видеть этого не мог: на Лене с изыском нижнее белье, и все-то там у нее… одним словом, чтобы потенциальный принц не разочаровался.
Капитану сделалось грустно, как если бы он присутствовал при конце света. Хотя в действительности присутствовал всего лишь при конце отдельно взятого персонального света. Конце, ошибочно принимаемом за начало. И еще — конце собственных фантазий. Впрочем, фантазии были столь мимолетны и быстротечны, что даже не успели оформиться в первичные хотя бы на уровне рефлексии переживания.
Немец вдруг решительно заговорил с Аристарховым на жестковатом верхне-средненемецком. На роже, что ли, написано, что я знаю по-немецки, подумал Аристархов. И еще подумал, что Германия странным образом достает его в России.
— Он интересуется, где здесь офис фирмы, торгующей мясными консервами «Росфлеш»? — перевел Аристархов.
— Этажом выше, — прошептала Лена. Глаза ее наполнились слезами.
Аристархова разобрал нервный смех. Вблизи пожилой торговец решительно не походил на прекрасного принца. Розовый, серебристый, он одновременно походил на элитного борова-производителя и консервную банку, если, конечно, возможно такое двойное сравнение. Аристархову сделалось обидно за Золушку-Лену, а вместе с Леной за всех, сошедших с круга русских женщин, а вместе с сошедшими с круга русскими женщинами за всю Россию. «Свинопринц», — подумал Аристархов, хотя, вполне вероятно, немец был отличным парнем, прекрасным специалистом и совершенно не заслуживал подобного прозвища.
Атмосфера сверхнапряженного стояния, в которой материализовалось столько ненормального ожидания и ненормального же разочарования, похоже, изрядно позабавила толстокожего немца. Видимо, он не впервые был в России и примерно представлял, чего ждут и от чего испытывают разочарование русские женщины. Услышав от Аристархова, что мясная контора этажом выше, он не поспешил туда, а взялся снисходительно разглядывать картины.
— Или я ничего не понимаю в искусстве, — доверительно сообщил он Аристархову, — или это какая-то мазня.
— Он в восхищении от ваших произведений, — объявил Аристархов Лене.
— Она так смотрит на меня… — понизил голос немец, успевший убедиться, что Лена не понимает по-немецки, — как будто неделю не ела. Они почему-то здесь уверены, что мы, немцы, существуем исключительно для того, чтобы раздавать им наши марки. В принципе я бы приобрел какую-нибудь ее работу, если бы хоть одна мне понравилась. Я могу подарить ей… шариковую ручку, зажигалку, но, черт возьми, это не очень солидно.
— Вам видней, — не стал спорить Аристархов.
— Но вот так взять и уйти, когда она вот так стоит и смотрит…
— Они здесь все вот так стоят и вот так смотрят, — сказал Аристархов.
— Да, но не все же они здесь художницы, — возразил немец.
Аристархов посоветовал свинопринцу осмотреть выставку, а потом заплатить за билет, скажем, марок пятьдесят. Лена оценивала входной билет в пятьсот рублей. Аристархов обеспечивал ей немыслимо высокую конвертацию.
— Она будет совершенно счастлива, — заверил Аристархов немца.
— К сожалению, у меня очень мало времени, — немец не исполнил известную заповедь Талейрана насчет того, что не следует поддаваться первым порывам, они, как правило, слишком благородны, и теперь отчаянно сожалел об этом.
— Осмотр займет у вас от силы пару минут, — успокоил его Аристархов.
Собственно, ему больше было нечего делать в частной картинной галерее «Вертолет». Золушка должна была хотя бы на мгновение остаться наедине с принцем, чтобы потом ей не было мучительно больно за бесцельно потраченное время.