Геополитика «мягкой силы»: опыт России

Таким образом, сама жизнь с ее противоречиями, сложностями и неожиданностями актуализирует проблемы концептуализации “мягкой силы”, баланса между ней и “жесткой силой”, специфической разновидностью которой стала так называемая “острая сила” (sharp power). Это понятие впервые было введено в политологический и международно-политический оборот в конце 2017 г. К. Волкером и Д. Людвиг – авторами доклада Национального фонда в поддержку демократии, учрежденного Конгрессом США. Отсюда его четко профилированная идеологическая, политическая и информационная направленность. “Острая сила” проецируется целевым образом на авторитарные режимы, под которыми подразумеваются прежде всего Китай и Россия. Им приписывается стремление распространять свое влияние на внешнем геополитическом контуре не при помощи “мягкой силы”, т. е. увеличения собственной привлекательности и убеждения в этом населения и элит других стран, а за счет базовых взаимосвязанных компонентов “острой силы” – подрывной деятельности, запугивания и давления. Между тем оценочное восприятие “острой силы” на Западе далеко не однозначно положительное. С критикой такого упрощенного подхода выступил сам Дж. Най, стоящий у истоков “мягкой” и “жесткой” силы, по аналогии с которыми возник термин “острая сила”. Суть его критики в том, что инструменты “острой силы” могут использоваться “не только авторитарными, но и демократическими режимами”.

Отсюда – практико-политическая значимость феномена “умной силы” как взаимосвязанной целостности различных компонентов: культурно-гуманитарных, цивилизационных, социально-политических, экономических, военных и т. д.

Глава II Базовые концепты “мягкой силы” и особенности ее концептуализации в России

Развитие современных мирополитических процессов чрезвычайно актуализирует ресурсные возможности применения “мягкой силы” в глобальной политике. На совещании с российскими послами и постоянными представителями при международных организациях в июле 2012 г. президент России В. В. Путин особо отметил, что «традиционные, привычные методы международной работы освоены нашей дипломатией достаточно хорошо, если не в совершенстве, но по части использования новых технологий, например так называемой “мягкой силы”, безусловно, есть над чем подумать».

Государственный переворот на Украине, интернационализация украинского кризиса, санкционное давление Запада на Россию и ее контрсанкции, кризисное развитие событий на Ближнем Востоке в беспрецедентной, пожалуй, степени выявили значение проблемы концептуальной соотнесенности и практического использования инструментария “мягкой” и “жесткой” сплыв мировой политике, ставя экспертно-политологическое сообщество и дипломатию нашей страны перед необходимостью уточнения ее сущностного содержания и потенциальных перспектив.

Эта проблемная тема – в обновленно-укрупненном формате, с учетом нынешних геополитических реальностей, резкого обострения международной обстановки – стала одной из центральных в выступлении В. Путина на аналогичном совещании в МИД России 30 июня 2016 г. Президент подчеркнул, что многообразие и сложность международных проблем, вызовы и угрозы, с которыми сталкивается Россия, “требуют постоянного совершенствования нашего дипломатического инструментария в политической, экономической, гуманитарной и информационной сферах”. И далее: “Наши дипломаты, конечно, понимают, насколько важна сегодня борьба за влияние на общественное настроение, на общественное мнение. В последние годы мы много занимаемся этими вопросами, однако в условиях настоящей информационной атаки, развязанной некоторыми нашими так называемыми партнерами против нашей страны, встает задача еще более нарастить усилия на данном направлении”[45].

“Мягкая сила” существенно расширяет привычный коридор внешнеполитических возможностей государств. Особое значение она приобретает в новых – санкционных – условиях перехода Запада от конкурентно-партнерского сотрудничества с Россией к конфликтному соперничеству на мировой арене. Так, в сценарии одних из самых масштабных за последнее десятилетие маневров НАТО “Соединение трезубца – 2015” подчеркивалось, что они помогут альянсу отточить умение использовать “мягкую силу” и публичную дипломатию, а также действовать в контролируемой и враждебной медиасреде. По словам заместителя генсека НАТО А. Вершбоу, учения призваны продемонстрировать “способность НАТО отвечать на все виды угроз – от обычных боевых действий до гибридной войны и вызовов пропаганды”[46].