Геополитика «мягкой силы»: опыт России

В рамках дискуссионного обсуждения кейнсианской идеи неопределенности как неопределенности полной, лишенной всякой возможности просчета будущего, генеральный директор РСМД А. В. Кортунов зафиксировал одну из характерных специфических черт современного мира – возрастание по экспоненте количества независимых переменных, влияющих на нашу жизнь. В этом смысле неопределенность становится не просто одним из факторов, который надо учитывать, а, возможно, основным фактором, с которым приходится считаться политикам. В начале XXI века обнаружился очевидный дефицит управляемости на разных уровнях, в разных регионах, в разных ситуациях. И если тогда глобальный взрыв неопределенности можно было интерпретировать как следствие неожиданно быстрого, спонтанного слома системы миропорядка эпохи холодной войны, то десятилетие спустя это уже не выдерживает критики: “Неопределенность – не остаточное явление прошлого, а фундаментальная проблема будущего, с которой всем нам надо что-то делать”. Комментируя один из самых известных политических афоризмов У. Черчилля “Цена величия – ответственность” (The price of greatness is responsibility), он подчеркивает, что величие государственного деятеля определяется его способностью отвечать за свои поступки и действия, предвидеть их не только ближайшие, но и отдаленные последствия, не пытаться приписать все победы себе, а поражения – внешним обстоятельствам[6].

Сегодня, как никогда ранее, пожалуй, многозначительную актуальность приобретает другое остроумно-парадоксальное суждение У. Черчилля: человек, занимающийся политикой, должен предвидеть то, что произойдет через неделю, месяц, год, десятилетие, а потом – уметь объяснить, почему все это не произошло. Особое мнение в этой связи высказывает С. А. Караганов, считающий, что элемент неопределенности в мировой политике присутствовал всегда. И сейчас его не больше, а даже, пожалуй, меньше, чем во многие другие эпохи. Именно то, что из-за информационной революции массам доступны гораздо более широкие возможности влияния на политику, будоражит элиты, привыкшие решать, что нужно народу. Отсюда и сетования на якобы растущую непредсказуемость. На деле включение широких слоев населения в политику делает ее более предсказуемой, поскольку интересы масс людей просчитываются легче, чем интриги представителей истеблишмента. “Главная причина разговоров о непредсказуемости – нежелание доминировавших в интеллектуальном поле западных элит и тех, кто шел в их фарватере, видеть неприятное для себя будущее. Интеллектуальный и политический класс Европы уверовал в неизбежность общемировой победы евромодели, а накопленный Западом потенциал (политический, военный, экономический, идеологический и информационный) позволяет навязывать всем такие взгляды”[7].

Для адекватного понимания мирополитических изменений в условиях нарастающей неопределенности в глобальной политике продуктивными представляются аналитические подходы российских ученых, которые осмысливают их, разумеется, с учетом опыта западных коллег, в рамках теории сложности в науке о международных отношениях. Серьезные исследования, проводимые в МГИМО (У) МИД России, ИМЭМО РАН, других научных центрах[8], показывают практическую важность применения в этой теории методологии прогнозирования политических изменений, основу которой определяет акцент на многофакторном и нелинейном развитии мирополитических процессов. Проблема в том, что современная международная система достигла такого уровня сложности, что это нередко препятствует определению однозначных причинно-следственных связей. Теория сложности указывает на непредсказуемость мировой политики, заложенную в ее природе, уточняют эксперты. Ситуация имеет много вариантов развития сама по себе, а не только по причине ограниченности наличных средств анализа. Поэтому универсальных рецептов эффективной внешней политики на все случаи жизни не существует.

Причина и следствие международных событий могут быть непропорциональны, а целое не соответствовать сумме его составных частей, даже в количественном измерении. Более того, поведение государств и других акторов изменяет среду – изначальные модели поведения и их результаты зачастую влияют на последующие. Это порождает постоянные изменения, направленность которых нельзя определить, обозначив одну группу явлений как “причины”, а другую – как “следствие”. Примечательно, что в этом сходятся оценочные позиции и российских, и западных профильных исследователей[9].