Геополитика мирового порядка

Сердцевина национальной идентичности в каждом конкретном случае определялась на основе различных критериев. Так, немецкий национализм, как мы уже отмечали, утверждался на основе языка, который был основным критерием немецкой нации. Этого нельзя сказать о Франции, где на протяжении всего XIX в. французский язык идентифицировался, кодифицировался и использовался не только элитами, но и населением. И если язык признать критерием принадлежности к французской нации, то непонятной становится судьба эльзасцев, гасконцев, каталонцев, бретонцев и жителей Прованса, которые, несмотря на языковые различия, были гражданами французского государства. Сказанное не означает, что на этом основании необходимо отвергать особую роль национального языка в утверждении взаимопонимания граждан французского государства, а также чувств общей принадлежности к нации и национальной идентичности. Показательно, что в тот же год, когда Э. Ренан произнес свою речь о французской нации и отрицал критерий языка в ее определении, утверждавшаяся III Республика приняла законы об образовании, которые сыграют важную роль в утверждении языкового единства Франции.

Встает вопрос: является ли нация и составляющие национальной идентичности «изобретенными», или они являются выражением исторической реальности? Когда говорят об «изобретенной» национальной идентичности, это не значит, что язык, национальные предки, знаковые события, национальные традиции (танцы, песни, обычаи и т. п.), подтверждающие исторически долгое существование нации и являющиеся конститутивными элементами национальной идентичности, всегда будто бы были искусственными созданиями. Так, множество «национальных» языков является отражением влияния националистических движений (сионизм и современный иврит) или вновь созданных государств (Польша, Румыния и т. д.)

В тех случаях, когда национальная идентичность включает в себя элементы «изобретения», всегда имеет место известная селекция из прошлого страны и народа. Так, даже национальные языки утверждались при опоре на местные языки тех групп, которые позднее органично вошли в состав нации, или такое объединение осуществлялось на основе языка, которым пользовались политические элиты. И в обоих этих случаях национальный язык утверждался в процессе отделения его от местных или региональных языков, которые тоже могли бы в иных исторических условиях превратиться в национальные языки. Мы на это указываем в связи с тем, что утверждение национального языка строится и на логике «государственно-националистического» политического проекта.

«Национальные языки, – утверждает Э. Хобсбаум, – почти всегда являются полуискусственными, а иногда, как современный иврит, практически изобретенными созданиями. Это отличается от того, что рождается воображением националистической мифологии, которая языки рассматривает как первичное основание национальной культуры и матрицы национального духа. Обычно пытаются воспринимать стандартизированную идиому, исходя из множественности реально употребляемых идиом, и тогда пятятся назад к диалектам, что означает, что главная проблема созидания (языка) заключается в том, какой из диалектов нужно выбрать в качестве нормализованного и гомогенизированного языка. Последующие проблемы нормализации и гомогенизации национальной грамматики, орфографии и добавления новых элементов словаря являются вторичными»[439].

Кроме языка, процесс селекции и изобретения распространяется и на другие элементы национальной идентичности. Так, национальная история чаще всего интерпретируется таким образом, что некоторые ее события или деятельность тех или иных политических персоналий освещаются подробно и предельно эмоционально, другие же моменты прошлого, связанные, например, с военными поражениями, событиями трагического характера и т. п., которые вступают в противоречие с положительной интерпретацией нации, или умалчиваются, или им дается ограниченная характеристика. Так, «история Франции», акцентируя внимание на единстве страны и суверенитете, особенно в подходе крайне правых политических сил, обращает внимание прежде всего на становление территориального единства государства, а потому «главными» фигурами истории становятся следующие персоналии: Верцингеториг[440], Хлодвиг[441], Карл VII[442] и др., а своеобразными символами «национальной» независимости или борьбы за ее завоевание – Дюгеклен[443], Жанна д’Арк[444] и др.