Георгий Данелия

Первое обсуждение будущего сценария состоялось в ресторане Дома литераторов — ошибочная идея. Визит туда Георгия Николаевича и Виктора Викторовича закончился принятием в команду сценаристов еще троих человек — чтоб было «как в итальянских фильмах», где кинодраматургией, как правило, занимались большие коллективы сочинителей. Словом, Данелия пришел в ресторан с одним соавтором, а ушел аж с четырьмя: к Конецкому прибавились прозаики Юрий Казаков и Василий Аксенов, а также сценарист Валентин Ежов.

Директор «Мосфильма» Владимир Сурин без лишних вопросов выписал этой «команде мечты» аванс на творческую командировку — и великолепная пятерка рванула в Одессу. После беспрерывных возлияний, продолжавшихся неделю, город-герой поочередно покинули Аксенов, Казаков и Конецкий. Данелия же с Ежовым отправились в Ялту, на пути в которую и было принято историческое решение отложить сюжет про корабль и начать разработку сюжета про человека с тридцатью тремя зубами.

Соскучившийся без Конецкого и посчитавший, что без его юмора будущая комедия много потеряет, Георгий вызвал друга Виктора в Ялту — и сценарий «Тридцать три» принялись писать втроем.

Сюжет вышел следующий. В городке Верхние Ямки случается чудо — местный стоматолог обнаруживает человека, у которого не 32 зуба, как у всех нормальных людей, но целых 33. Этим феноменом оказывается не кто иной, как скромный заводской технолог Иван Сергеевич Травкин. Заявлять об обнаружении сей уникальной личности обалдевший стоматолог отправляется к начальнику Облздравотдела Галине Петровне Пристяжнюк — крикливой партийной чинуше и женщине, мягко выражаясь, невыдающегося ума. Пристяжнюк поднимает вокруг Травкина неслыханную шумиху — и вот уже озадаченного технолога везут в Москву для исследований. Сопровождает Травкина местный амбициозный журналист, уже договорившийся о выступлении «зубастого» уникума по телевидению — в передаче «Голубой огонек».

После прямого эфира Травкин становится знаменитостью и оказывается в круговороте неимоверно повышенного внимания к своей застенчивой персоне. Хотя в Верхних Ямках у Травкина остались жена и дети, в столице он невольно делает предложение страстной дамочке Розочке Любашкиной, которая немедленно отвечает ему восторженным согласием. Параллельно с Розочкиными домогательствами поэт Родион Хомутов сочиняет о Травкине грандиозную поэму, а директор областного музея преследует технолога с целью выкупить его «уникальный» череп.

В довершение всего в Москву заявляется болезненно завистливый коллега Травкина Прохоров, обвиняющий новоявленную звезду в сумасшествии. Однако толпа трав-кинских поклонников вызволяет кумира из кабинета напористого психиатра и передает его в энергичные руки зарубежного профессора Брука. Обследовав Травкина, Брук решительно заявляет: обладатель тридцати трех зубов не может быть человеком — он марсианин. А вскоре Травкину открываются еще более удивительные истины: оказывается, советские ученые располагают «аппаратурой, которая в состоянии отправить биологическое вещество в любую точку Вселенной». И этим «веществом» опять-таки предлагается стать бедолаге Травкину…

В общем, уже из пересказа видно, что картина «Тридцать три» легко могла бы занять первое место в хит-параде самых безумных сюжетов доперестроечного советского кино. И уж точно до конца 1980-х в нашей стране не было более зубастой сатиры, чем эта, — зубастой во всех смыслах слова.

Поначалу все еще выглядит сравнительно невинно — может показаться, что авторы всего лишь задались целью в гротескной форме продемонстрировать, как работает механизм возникновения слухов:

«— Хуже нет, когда зуб болит, — сказал таксист, шипя и шепелявя. — Рожать и то легче.

— А ты что — рожал? — спросил Миша.

— Рожать-то я не рожал, — прошепелявил таксист. — А зубов всего пять штук осталось… Теперь берегу, а раньше, по глупости, чуть заболит, сразу — дерг!.. Говорят, в каких-то Ямках снежного человека поймали, и у него тридцать три зуба… Житуха: рви — не хочу!

— А как его поймали? — поинтересовался Миша, толкнув локтем Ивана Сергеевича.

— А он, говорят, водопроводные трубы перегрызал… Весь город без воды оставил… Вчера по телевизору показывали… Сам не видел, а ребята толкуют, что дикий он совсем… Конечно, приодели его для выступления, а порядков он не знает, зубы скалит… Дикторша ему: пой! А он не понимает. Так и не раскололся…»

Однако дичи про снежного человека почти сразу приходит на смену аналогичная «утка» насчет марсианского происхождения Травкина — тут-то все и начинается: вокруг скромняги Иван Сергеича моментально возникает культ, апофеозом коего становится сцена в кабинете московского стоматолога Баранова: